Елена Катасонова - Ах, кабы на цветы - да не морозы

- Любили, - спокойно поправила она меня.

- А ты что скажешь? - обратилась я к сыну, молча стоявшему в сторонке. Похоже, он предоставил решать его проблемы женщинам, как это сейчас водится.

Скучая, он пожал плечами:

- Да ладно, мам, тебе-то что?

- Как что? Как - что? - закричала я.

Люся с некоторым недоумением взглянула на Митю.

Он взял ее за руку, и они плечом к плечу вышли из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Так в моем доме поселилась Люся, и у меня просто не стало дома. Она работала в каком-то НИИ - кажется" педагогики, - но на работу ходила нечасто, раза два в неделю, часа на три-четыре, не больше. То ли у них у всех таким был режим, то ли она его для себя выбила и все привыкли - не знаю, но ее откровенное, вызывающее безделье сводило меня с ума. Невозможно, когда молодая здоровая женщина вот так ничего не делает! Это просто невыносимо видеть, и я старалась не видеть.

Утром я уходила до их пробуждения. Люся спала всласть, а вместе с ней стал спать до полудня и Митя.

В выходные я успевала наработаться и устать, пока они встанут, в будни же пыталась Митю будить:

- Вставай, пора в институт.

- У нас только две пары, - стонал из-за двери Митя.

- Ну и что? - терялась я, но на этот вопрос мне даже не отвечали, справедливо полагая его риторическим. А скорее всего они уже снова спали с молодой энергией, от души.

- Но тебя выгонят из института! - отчаянно восклицала я. Это был последний мой аргумент.

- Не выгонят, - беспечно откликался Митя.

Потом стали поступать указания - все через него, через Митю.

- Мам, не включай, пожалуйста, радио, нам мешает... Зачем ты ходишь по комнате в сапогах? Ты стучишь каблуками!.. Почему тебе так рано звонят?

Неужели трудно позвонить на работу?

А ведь это звонил Вадим.

- Ташенька, с добрым утром.

И еще что-нибудь ласковое, ободряющее, взамен свидания: встречаться нам стало негде. Теперь я должна была отказаться и от утренних его звонков.

- Чего это ты шепчешь?

- Ребята спят.

Он понял.

Так. Это значит, с жизнью личной, которую наши записные остряки не без оснований прозвали "лишняя жизнь". Что же до моей бесценной архитектуры, то вся она сосредоточилась теперь в Моспроекте - бестолковом, суматошном здании, на втором этаже, где не за страх, а за совесть (и уж конечно, не за зарплату) вкалывала наша группа. Сначала, правда, я побарахталась по-прежнему брала чертежи на дом, особенно перед сдачей проекта, но работать даже в моей комнате было почти невозможно: телевизор в кухне не выключался. Когда бы я ни пришла, Митя с Люсей сидели рядышком на кушетке и с удовольствием смотрели все подряд - от начала и до конца. Мойка была завалена грязными тарелками, на столе громоздились чашки и чайнички - мал мала меньше: Люся любила посуду. Тут же валялись ложки и вилки, лежал надкусанный черствый батон, в масле торчал нож с длинной деревянной ручкой. В этом хаосе мне, конечно, не было места, да и не терпела я хаоса в кухне.

- Вы бы помыли тарелки, - безнадежно просила я.

Люся молчала, Митя же откликался довольно бодро:

- А мы помоем. - Но с места не двигался.

Я наливала чай в самую большую чашку, чтобы не болтаться туда-сюда, не мельтешить перед экраном, отрезала здоровенный ломоть колбасы и уходила к себе. Но закрытая плотно дверь не спасала от воплей бесноватых ансамблей, душеспасительных бесед хорошо кормленных комментаторов и прочей белиберды. Пересмотрев всю программу, смеясь и переговариваясь, Люся с Митей долго мыли посуду, еще дольше плескались в душе, Люся стирала в раковине свои вещички, Митька развлекал ее всякими байками, потом снова ставился на плиту чайник, снова что-то съедалось, и так до двух-трех часов ночи. Понятно, что результат моей деятельности был нулевым, а им-то что: они потом полдня отсыпались.

Но Боже мой, их ведь тоже было до смерти жаль, не себя только! Ведь это была их жизнь, одна-единственная! Какое право имела я возмущаться, считать Люсю бездельницей, без конца сравнивать ее с Галей?

Ведь мы с Галей вместе не жили, может, и она вставала в двенадцать? Что вообще я знала про Люсю и разве хотелось мне что-нибудь про нее знать? Оскорбленная вторжением в нашу (мою!) жизнь, ничего я уже не хотела. Даже родителей ее не пожелала видеть, хотя на сей раз Митя сам заговорил о знакомстве: вспомнил, должно быть, тогдашнее мое отчаяние.

- Конечно, конечно, как-нибудь в праздники, - согласилась я торопливо, и больше разговоров на эту тему не возникало.

А что, если Люся тогда обиделась? А что чувствовали ее родители, которые и звонить-то старались, когда меня нет дома? И была ли она в самом деле лентяйкой? Может, в ее НИИ все так работали? Держали же ее в институте? Держали. Что-то она там делала?

Делала. И зарплату - смехотворную, чуть побольше Митиной стипендии - в дом приносила. Конечно, без моей помощи они бы пропали, не выжили - на такие-то деньги, - так ведь не их в том вина!

А однажды, когда наша группа совсем запуталась в очередных попытках спроектировать нечто "дешево и сердито", не поправ, однако, некогда высокое звание архитектора, когда всех нас вызвало на ковер начальство и два часа вправляло мозги и я ввалилась в дом злая, голодная как собака, меня встретили нарядная Люся и сияющий Митя, торт на столе, чистая, без обычной посуды, раковина, индийский чай, заваренный в самом красивом Люсином чайнике. Меня здесь явно ждали, даже торт стоял неразрезанным, как Митька-то утерпел?

- Мам, смотри! - Он сунул мне под нос ротапринтную книжицу, раскрытую посредине. - Ты смотри, смотри!

Он пыла от счастья и гордости, а Люся скромно сидела на своем обычном месте - у окна, на кушетке.

Я вгляделась и увидела нашу фамилию и Люсины инициалы под публикацией аж на целый на разворот!

- Поздравляю.

Я правда обрадовалась - ай да Люся! - а она впервые посмотрела на меня доверчиво и открыто, и - тоже впервые - ее глаза не показались мне уж такими кошачьими. Это были глаза молодого счастливого человека, познавшего первый успех.

В тот вечер я не ушла к себе, а они не включили свой обожаемый телевизор. Мы пили чай с тортом, и Митька опять трещал как сорока, как в тот раз, когда впервые надумал жениться: рассказывал во всех деталях, как долго, мучительно принимали статью, как один велел отразить то, а другой это, как тот, первый, который велел что-то там отразить, потребовал вдруг именно это отраженное снять, как завсектором похвалил Люсю, обещал напечатать статью в большом, настоящем сборнике! Люся, улыбаясь, помалкивала, иногда только поправляла Митю, если он допускал неточности в повествовании.

- Это же публикация, мам, статья! Нет, ты не понимаешь! Нужно две статьи для защиты, так одна у нас уже есть!

Бедные дети, как же им трудно приходится! И дома-то у них нет, а главное, не предвидится, денег нет - тоже ведь не предвидятся! И никто, никто в них не заинтересован, никому они всерьез не нужны - ни Митька в своем институте, ни Люся в этом богоспасаемом, никчемном НИИ. А ведь любят друг друга - сколько можно не замечать? - строят, как могут, как умеют, свою общую жизнь под моим не слишком доброжелательным взглядом.