Мор Йокаи - Золотой человек

Соскочив с телеги, Тимар направился прямо к прибрежной тополевой роще. Ружье осталось на возу, он не успел прихватить его с собой. Срезав себе ивовую палку, он начал прокладывать дорогу через кустарник. Но уже спустилась ночь, и Тимар постепенно потерял направление. Долго блуждал он в густых зарослях, но чем больше старался из них выбраться, тем плотнее они его обступали. Наконец ему удалось набрести на какой-то шалаш, где он и решил заночевать. Кругом был разбросан хворост, и он без труда развел костер. Вынув из охотничьей сумки хлеб и сало, он поджарил все это на огне и поужинал.

В одном из отделений сумки оказался тот самый двухствольный пистолет, из которого стрелял в него Тодор. Возможно, именно в этом шалаше Кристиан тогда подстерег его.

Но, увы, пороховница тоже осталась в телеге, так что пистолет был совершенно бесполезен. Тем не менее эта находка немного приободрила Тимара, укрепила его веру в свою судьбу. В самом деле, если в человека столько раз стреляли, а он остался жив, суждено же ему в конце концов что-то совершить в этом мире!

Надо сказать, что Тимар действительно нуждался хоть в таком, весьма сомнительном, утешении. Едва наступила ночь, он понял, что попал в жуткое логово. Совсем близко раздавался зловещий волчий вой. То и дело в чаще мелькали зеленоватые огоньки, — это рыскали хищники. Иной матерый волк ухитрялся подобраться к задней стенке шалаша и выл там долго, не смолкая. Пришлось всю ночь поддерживать костер, — только его яркое пламя отпугивало этих злобных зверюг, удерживая их на почтительном расстоянии.

Когда же Тимар проникал в шалаш поглубже, он невольно содрогался, услыхав грозное шипенье змеи. Один раз он даже почувствовал, как что-то закопошилось у него под ногами. Очевидно, он наступил на черепаху.

До самого рассвета Тимар не смыкал глаз, раздувая костер и чертя в воздухе горящей хворостиной причудливые знаки и фигуры. Знаки эти походили на огненные иероглифы его собственных мыслей.

Что за горестная ночь! У человека есть множество своих собственных, прекрасно обставленных домов, и уютная постель, и молодая, прелестная спутница жизни, которую он имеет право называть женой, — а ему приходится коротать время в одиночестве, в затхлой, замшелой, полуразвалившейся хибаре. Вокруг рыскают обезумевшие от голода волки, по крыше, прямо над головой, ползает змея. А ведь нынче день его рождения! Веселый семейный праздник! А тут…

Впрочем, ему сейчас вовсе не хотелось ничего другого.

Михай был благочестив и набожен с самого детства. Каждый вечер читал он про себя молитву и никогда не изменял этой привычке. В любой опасности или нужде, — а с тем и другим ему немало приходилось встречаться в жизни, — молитва неизменно приносила ему утешение. Вера в бога поддерживала его, и удача сопутствовала ему во всем.

Но в эту страшную ночь он утратил способность общения с богом. Отрекся от него. В этот памятный для него день рождения Тимар бросил вызов судьбе. Он перестал молиться.

Наконец забрезжил рассвет, и ночные хищники скрылись в лесной чаще. Тимар покинул неприветливый ночной кров и быстро отыскал ведущую к берегу тропинку. Но тут его поджидало новое бедствие: Дунай вышел из берегов.

Была пора весеннего паводка, бурного таяния снегов. Мутно-желтые от ила речные потоки мчали на вспененных волнах вырванные с корнем вербы и камыш. Рыбачья хижина, к которой пробирался Тимар, стояла на вершине высокого холма. Но сейчас вода сильно поднялась и почти подступала к ее порогу. Лодка Михая, которую он оставил знакомому рыбаку, оказалась привязанной к дереву возле самой хижины. В хибарке не было ни души. Ловить рыбу в такое сильное половодье совершенно немыслимо, и рыбаки спасаются от наводнения, захватив с собой всю снасть. Вот оно, знамение свыше, — величавый поток разлившегося Дуная преграждал Тимару путь. Вряд ли кто-нибудь отважился бы плыть по Дунаю в такое время. Стихийные силы природы явно предостерегали Тимара: «Возвращайся назад!»

«Нет такой силы, которая заставила бы меня вернуться! — упрямо твердил Тимар. — Я решился на этот путь и должен добраться до цели во что бы то ни стало. И я доберусь, любой ценой доберусь!»

Хижина была заперта, но сквозь щели он заметил багор и весла от лодки. Выломав дверь, он забрал их и сел в лодку. Привязав ноги носовым платком к кормовой скамье, он отцепил веревку и резко оттолкнулся от берега. Течение сразу подхватило его и понесло.

В дни паводка Дунай становится грозным властелином. Он вырывает с корнями не только отдельные деревья, но и корежит целые леса. Смертный, дерзнувший отдаться на волю речных волн, для него не более чем червяк, плывущий на хрупкой соломинке.

Но червяк этот бросил вызов стихии, вступил с нею в поединок!

Тимар греб изо всех сил и попеременно рулил то одним, то другим веслом. Лодка, как ореховая скорлупка, плясала на гребнях волн. Встречный ветер норовил прибить ее обратно к берегу, но Тимар упорно продвигался вперед, наперекор бешеным порывам бури.

Шляпу он снял и бросил на дно лодки. Ветер развевал его взмокшие от пота волосы, студеные брызги обдавали лицо. Но даже этот холодный душ не мог остудить его пыла. Его подстегивала мысль, что теперь, когда так разыгралась стихия, Ноэми на своем маленьком и беззащитном островке подвергается смертельной опасности. Страх за нее так терзал Тимара, что он забыл об усталости.

Дунай и ветер — две грозные силы. Но страсть и упорство человека могущественнее их. Только теперь Тимар до конца осознал, какая несгибаемая у него воля, как выносливы его мускулы. С невероятным напряжением греб он против течения и ветра и наконец достиг оконечности мыса на Большом острове.

Здесь он мог перевести дух.

Большой остров был целиком залит водой, буйно пенившейся между деревьями. Отталкиваясь веслом от стволов, он погнал лодку вперед. Чтобы добраться до «Ничейного» острова, пришлось сначала пробиваться вверх по течению, через весь Большой остров, а затем спускаться вниз.

Как только Тимар вывел лодку из перелеска, глазам его представилось удивительное зрелище. В обычное время «Ничейный» остров заслоняла широкая полоса разросшегося тростника, из-за которого выглядывали лишь кроны высоких деревьев. Теперь камыш совсем исчез. Остров возвышался посреди одного из рукавов Дуная в своем первозданном виде. Всюду пенилась вода. Она поглотила камыш, до половины затопила деревья. Казалось, кругом нет ни клочка сухой земли. Среди этой водной пустыни возвышалась одинокая скала, увитая зеленью.

В лихорадочном нетерпении Тимар повел лодку прямо к этому утесу; на вершине его голубела пышно цветущая лаванда, а оплетенные побегами жимолости склоны казались совсем золотыми.