Нора Лофтс - Цветущая, как роза

С некоторыми оговорками я принял ее версию.

- А теперь, идите, - сказал я. - Мне нужно помыться.

Она удалилась, и я медленно помылся и оделся. Вещи, которые принесла хозяйка, были не совсем чистыми, но по крайней мере, от них не несло моргом, и я был не в том положении, чтобы привередничать.

Цепляясь за черные от грязи перила, я спустился на первый этаж и попросил:

- Подайте мне носилки.

Усевшись, я приказал носильщикам доставить меня к дому сэра Джона Талбота и задернул занавески. Они несли меня довольно быстро - их презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который я им дал, и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.

- Подождите, - приказал я. - Вы можете еще понадобиться.

Я застал сэра Джона в кабинете за бутылкой портвейна.

- О да, - сказал он, пытаясь разглядеть меня. - Вы навещали меня по поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после вашего визита и узнал, что они в надежных руках, а именно, у вашего отца. Почему вы не сказали мне об этом? А? Я ведь чуть было не написал своим друзьям в Букингемшир и чуть не начал строить разные планы. Вы говорили мне, что им очень нужно найти пристанище, а они все это время были в безопасности!

- Забудьте все это, - я даже не пытался оправдываться. Я ведь не соврал, сказав, что они в опасности. - Скажите лучше: Линда Сибрук не приходила к вам сюда?

- Последний раз она была здесь с отцом, чтобы попрощаться со мной. Это было до Рождества.

- Не смею вас больше беспокоить. Если она придет к вам, скажите, что я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.

Я поспешил к носильщикам, которые, ожидая меня, задремали на солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не придет, что случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи ее отца, могло запасть мне в голову. Она не догадается обратиться к нему. Проклятая болезнь, недаром ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем! Мой мятущийся разум наградил меня этой догадкой, как хорошую собаку куропаткой.

Экипаж из Колчестера!

- Бегом! - приказал я носильщикам. - В "Трубадур" на Стренде. - И там мне повезло. Хозяин постоялого двора сразу вспомнил молодую красивую женщину, которая прибыла со стариком. Им пришлось оставить багаж в таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала одну коробку, которую приказала отнести в дом на Ладгейт Хилл, - тот, что сразу за Спиндлерс Грин.

Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными прутьями. Я предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.

- Этого недостаточно за полдня беготни, - сердито заметил один из них. - То там сбивали каблуки, то в другом месте.

- Достаточно или нет, но это все что у меня есть, - объяснил я. - Мне самому не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что вам причитается, но все мое имущество украдено, и я не могу сейчас заплатить. Господь воздаст мне и вам.

Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.

Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями неаккуратных черных волос, обрамлявших серое лицо.

- Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите меня к ней, пожалуйста.

К этому моменту мое нетерпение достигло такого предела, что мне хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая любимое имя.

- Здесь нет такой особы, - ответила женщина. - Здесь живет только мой брат Эли Мейкерс и его жена. Что с вами, молодой человек?

Я пришел в себя уже в доме, на стуле с высокой спинкой. Мои ноздри щекотал едкий запах жженных перьев. Я поднял глаза и увидел Линду, склонившуюся надо мной. Опустив голову, я разглядел ее руку, подносящую тлеющие перья к моему носу.

- Я перенес тяжелую болезнь, Линда, - сказал я.

Моей первой мыслью было: она ничего не должна узнать. Я все буду оправдывать своей болезнью.

- Я знаю. Женщина из Нью Кат сказала, что ты умер, - произнесла девушка. Голос ее звучал очень тихо.

Я руками закрыл лицо.

- Так ты вышла замуж за Эли, Линда. Что заставило тебя пойти на это?

Тут ее пальчик взметнулся к губам, а глаза приняли выражение, которое мне было слишком хорошо известно и понятно. Из глубины комнаты, недоступной моему полю зрения, донесся голос Эли.

- Ты лучше расскажи мистеру Филиппу о своем отце, жена.

Ее глаза наполнились слезами, но она смахнула их и прошептала:

- Он умер, Филипп.

- Он так и не оправился тогда?

- Ему стало лучше. Но его убили на летней ярмарке.

- Убили! - воскликнул я. - Почему? Кто убил его?

- Я сам расскажу, жена, и покончим с этим. А ты пойди помоги Кезии приготовить обед и попроси, чтобы она поставила еще одну тарелку на стол.

Ни слова не возразив, Линда оставила меня и направилась к двери. Из ее походки исчезла легкость, в ушах не было сережек, на ней было черное простое платье.

- Парень, - начал Эли, глядя на меня с высоты своего великанского роста, - эта история, которую я не очень хочу тебе рассказывать, может задеть твои чувства к отцу.

- Ничего, - перебил я. - Говорите быстрее, ради Бога, что произошло с отцом Линды, что заставило Линду выйти за вас замуж. - Боль так явно прозвучала в моем голосе, что я попытался скрыть ее, добавив: - Так внезапно.

Эли протянул свою большую заскорузлую руку и неловким жестом положил ее мне на плечо. Я вздрогнул от удивления и страха, что он мог угадать мое состояние, почувствовать, что я люблю Линду, и проникнуться жалостью ко мне. Но когда он забрал руку и осторожно опустился на высокий стул, я понял, что мои опасения напрасны. Эли был удручен потому, что ему приходится порочить передо мной моего отца.

- Ну, давайте же, - резко поторопил его я. - Оставим это. Видит Бог, я уже давно не питаю к отцу никаких чувств. Расскажите, что случилось на летней ярмарке.

Эли начал свой рассказ, и чистая комната с блестящим полом и видом, открывающимся на улицу через маленькие оконные рамы, померкла перед моими глазами. Если однажды мне довелось поразить Натаниэля Горе описанием портрета Эли, то трудно сказать, в какое изумление его поверг бы рассказ Эли. Или, может, это мое воображение дополнило повествование, само по себе голое и невыразительное, картинами Хантер Вуда с темными тучами предрассудков, сгущающимися над ним, запахом зрелой пшеницы и тмина, разносимых по округе башмаками ярмарочной толпы.

Я ясно представил, как все это произошло. Джошуа Сибрук был старым чудаком с безумными выходками. Он приехал неведомо откуда и поселился в доме, в котором когда-то жила и умерла старая Мэдж. Деревенские жители в те времена различали два типа ведьм - безвредных и злых, и Мэдж принадлежала к первым. Люди старались не обижать ее, мало кто осмеливался пройти ночью мимо ее дома, но в случаях болезни или иного несчастья приходили к ней и глотали ее зелье, повторяли за ней заклинания, дарили ей что-нибудь и уходили с надеждой. И то ли благодаря везению, то ли вследствие ее мудрости, больные оставались довольны, и ее терпели. Ее даже приглашали в имение лечить меня. Я сам этого не помню, потому что был слишком мал, но слышал, как об этом говорили. Она дала прислуге, приставленной для ухода за мной, бутылку едкой мази, которую надо было втирать в мою ногу. Это не помогло, но и не причинило никакого видимого вреда, что, по-моему, можно было бы сказать о большинстве ее лекарств.