Дафна Калотай - В память о тебе

Григорий пожал ему руку.

— Должен признать, Золтан, я удивлен, что вижу тебя здесь.

Поэт всегда подчеркивал, что у него нет времени на «околонаучные мероприятия, где все стараются показать друг другу свое превосходство».

— Я решил прийти. Это уже в последний раз.

— О чем ты?

После смерти Кристины Григорий не мог не разволноваться, услышав такое от друга. А вдруг врачи нашли у него неизлечимую болезнь?

— Т-с-с… — оттянув его от стола с напитками, прошептал венгр. — Это мой последний год на факультете. Я говорю это пока только тебе. Ты ведь заведующий кафедрой, так что должен узнать первым. Пожалуйста, не говори никому. Не хочу, чтобы все решили, что необходимо устроить по этому поводу прощальную вечеринку, церемонию или еще какую-то фигню. Никаких торжеств.

У Григория были сильнейшие сомнения насчет подобного поведения своих коллег и членов университетской администрации. Вряд ли они станут из кожи лезть, чтобы сделать Золтану приятное.

«Надо подумать, как выразить ему свою признательность», — решил Григорий.

— Поверь мне, — продолжал Золтан, — так будет лучше. Просто уеду тихо ночью, и все.

— Куда же вы от нас уедете?! — сказала Эвелина, и Григорий понял скрытый подтекст ее слов.

Университетская среда с ее непоколебимой верою в интеллект и интеллигентность была единственным местом на земле для таких людей как Золтан, чье преклонение перед искусством будет вызывать непонимание со стороны «простых смертных». В конце концов, университеты являются в некотором смысле музеями, где люди, подобные Золтану, люди, которые не смогли бы приспособиться к внешнему миру, преспокойно живут десятки лет, до глубокой старости, занимаясь избранными ими отвлеченными материями.

— Я планирую вернуться домой, — сказал Золтан.

— Домой? — переспросила Эвелина, но Григорий понял, о чем речь.

— В Венгрию. Домик на берегу озера Балатон ждет меня.

— И давно ты это задумал? — с ноткой обиды в голосе спросил Григорий. — Мне тебя будет очень не хватать.

Это не было пустой фразой. С кем еще он будет спорить о Малере [44] Густав Малер (1860–1911) — австрийский композитор и дирижер, один из крупнейших симфонистов XIX–XX вв. , сравнивать переводы Бодлера [45] Шарль Пьер Бодлер (1821–1867) — поэт и критик, классик французской и мировой литературы. , жаловаться на ужасающий уровень прозы, что печатается в «Нью-Йоркере»? Золтан доводил себя до исступления из-за каждого дурацкого книжного обозрения, опубликованного в «Таймс». При этом его не особенно волновало, кто автор книги и о чем она. Он звонил Григорию, чтобы сообщить, когда и где будут транслировать ту или иную запись какого-то из произведений Шумана. Если кто-нибудь из студентов имел несчастье заявить, что ничего не знает о Дягилеве, Бродском или Ванессе Белл [46] Ванесса Белл (1879–1961) — известная английская художница и дизайнер. , Золтан приходил в неистовство.

— Мне тоже, — соблюдая приличия, поддержала Григория Эвелина.

— Поскучаете-поскучаете и успокоитесь. — Золтан дрожащими руками налил себе скотч. — Как по мне, то сейчас самое время вернуться домой.

— Я и понятия не имел, что ты такое планируешь.

— Ничего я не планировал. Просто когда я начал пролистывать старые дневниковые записи, то вспомнил многое из того, о чем не вспоминал уже долгие годы. Забавно, правда? В Рождество я наблюдал через окна автобуса за людьми, украшавшими елки, и вспомнил завернутые в мятые обертки леденцы, которые в детстве вешал на елку. Не поверишь, но я не думал о них уже много лет. Целый день я пытался и не мог вспомнить, как называются эти конфеты по-венгерски. Тогда-то я и понял: пора возвращаться домой.

Григорий кивнул. Он и сам испытывал подобные чувства, но не мог решить, какое место следует считать своим домом. После смерти Кристины он подумывал о переезде, но потом решил остаться в Бостоне, однако перебраться из большого дома в кондоминиум [47] Кондоминиум — жилой дом, квартиры в котором находятся в собственности жильцов. .

— И как называется рождественская конфета? — спросила Эвелина.

— Szaloncukor!

Григорий заметил ликование в глазах Золтана.

— Я думаю, интересно вернуться в края, откуда вынужден был бежать много лет назад, — продолжал венгр. — Теперь я могу говорить все, что думаю, без риска для жизни. Живя здесь, я забыл, как чувствует себя человек, над которым нависла смертельная опасность из-за опрометчиво сказанного слова. Быть интеллектуалом, понимать, что на самом деле происходит в стране, было во времена моей молодости крайне опасно. Быть тем, кто ты есть, значило постоянно оглядываться, всегда быть начеку.

Григорий задумался. Золтан не был гигантом от литературы, скорее его деятельность можно сравнить с подстрочным примечанием к списку великих побед культуры над тоталитаризмом. Как литературному душеприказчику поэта Григорию выпадает редкая удача самому стать причастным к этой борьбе, если, конечно, он сможет найти переводчика и издателя поздних работ Золтана. Поиски займут много времени, но для чего, в конечном счете, дана жизнь, если не для этого?

— Эта страна долгие годы была мне вторым домом, но этот дом, смею заметить, не из комфортных. Не уверен, что когда-нибудь смогу почувствовать себя в Америке не иностранцем. Сегодня утром я читал свои записи… Не знаю, Эвелина, говорил ли вам Григорий, что я пишу воспоминания на основании своего дневника… Так вот, я перечитывал записи, сделанные мною после приезда в Штаты. Тогда я обращал внимание на такие вещи, о которых сейчас и не задумываюсь. До переезда в Америку я долгое время жил в Лондоне и даже не представлял, насколько британцы и американцы не похожи. Как только я сошел с трапа самолета, эта непохожесть сразу же бросилась мне в глаза.

— И в чем она? — спросила Эвелина.

— Ну, все куда-то спешат, жестикулируют. Все в этой стране находятся в состоянии постоянной спешки.

— А что, в Англии никто никуда не торопится?

— Британцы не демонстрируют свои эмоции на людях. Американцы несдержанны. Они клянутся, ругаются и похлопывают друг друга по спине. До приезда в Штаты я ничего подобного не видел.

Григорий кивнул, вспоминая собственную реакцию.

— Я испытал настоящий шок при виде американских домов, — сказал он. — Никогда не забуду изумление, которое почувствовал при виде разбросанных по пригороду огромных зданий. Я не верил, что такое возможно. Там были комнаты, в которых никто никогда не жил. Владельцы называли их комнатами для гостей.

Золтан согласно кивал головой.

— Эта страна была радушной хозяйкой, но я всегда чувствовал себя здесь гостем. Ты меня понимаешь?

— Да, понимаю, — сказал Григорий. — Мне тоже здесь не всегда уютно.