Дафна Калотай - В память о тебе

— А что было в письме?

— Я написала, что люблю его и что мы будем добиваться его освобождения. Есть же люди, способные ему помочь.

Вера не смотрела подруге в глаза, и Нина усомнилась в искренности ее оптимизма.

Григорий договорился встретиться с Дрю завтра после работы в своем кабинете. Так, решил он, ей будет спокойнее: и от начальства подальше, и присутствие коллег гарантирует, что Григорий будет вести себя в рамках деловой этики и снова не поставит и ее, и себя в щекотливое положение. На пять часов назначено собрание секции азиатских языков, и кафедра будет просто кишеть преподавателями.

Тревога не оставляла его. Слишком уж многое нафантазировал он после звонка Дрю. Стоило ли воспринимать ее личную просьбу как своеобразную оливковую ветвь, символизирующую то, что она не собирается подавать на него в суд за сексуальные домогательства? А вдруг это изощренная ловушка? Вдруг Дрю хочет, чтобы он почувствовал себя полным идиотом за тот всплеск эмоций? Нет, вряд ли. В таком случае между ними и в самом деле что-то возникает…

Словно приветствуя приход весны, Дрю пришла в нарядном светло-желтом плаще.

Прямо с порога, не дав Григорию даже поблагодарить ее за приход, Дрю выпалила:

— Я сравнила письмо и стихотворение и, кажется, понимаю, о чем вы говорили прошлый раз. Описания леса и янтаря…

— Идентичны.

— Ну… Очень похожи. Та же самая образность.

— Хорошо. Я вот подумал… Надеюсь, это прольет свет.

Григорий достал фотографии. Можно было, конечно, показать ей свидетельство о рождении, но оно хранилось в сейфе. Еще ему хотелось рассказать Дрю о своих родителях, о виниловой сумочке, принадлежавшей его биологической матери, но он никак не мог на это решиться.

— Можно взглянуть на фотографии?

Григория охватила паника. Показать эти снимки Дрю означало в определенном смысле сделать гадость Нине Ревской, причем сделать исподтишка. Это подлость.

«Нет, не подлость, — решил он. — Поскольку она отрицает, что содержимое сумочки когда-то принадлежало ей, фотографии являются всего лишь реликвиями».

Дрю осторожно держала снимки тонкими ухоженными пальцами. Обе фотографии были немного помяты, согнуты по уголкам, но не потеряли четкости изображения. На первой две пары сидели на диване. Лица — счастливые, довольные.

— Это ведь Нина Ревская? — спросила Дрю. — Какая элегантная женщина! Она не особо изменилась. Ее лицо постарело, конечно, и… посуровело. А это ее муж?

— Да. Это Виктор Ельсин.

Мужчина выглядел человеком сильным духом, смелым и веселым. Он сидел в углу дивана, небрежно зажав в пальцах сигарету. Рядом с ним — Нина Ревская. По сравнению с мужем она смотрелась слишком уж по-светски: плечи расправлены, шея выпрямлена, в улыбке — легкое лукавство.

На другом конце дивана сидел мужчина, которого Григорий благодаря счастливой случайности смог идентифицировать как Аарона Герштейна. Небольшая косоглазость помогла в этом.

— А это его друг, выдающийся композитор.

В поисках сведений, которые были доступны, о судьбе Виктора Ельсина, Григорий еще в первый год своих студенческих исследований пришел к выводу, что арест поэта каким-то образом связан с арестом Герштейна. Читая о советском композиторе, он узнал в нем человека на фотографии.

— Его долго травили.

— Преследовали? За что?

— Обыкновенный антисемитизм. После образования в сорок восьмом году государства Израиль Сталин решил, что у него появился новый враг. Он старел, паранойя прогрессировала, а Израиль был союзником Соединенных Штатов. Поэтому он развернул в стране кампанию антисемитизма. В результате пострадали такие люди, как Герштейн.

На фотографии мужчина улыбался. Рядом, прижимаясь к нему, сидела красивая женщина с большими темными глазами. Григорий потратил много времени на поиски, прежде чем догадался, кто она. Только после кропотливых исследований он узнал, что Герштейн был женат на партийной активистке, сотруднице отдела образования города Москвы.

Дрю как зачарованная не могла оторвать взгляда от фотографии.

— Изумительно! — наконец сказала она. — В этой фотографии — столько жизни! Кажется, что эти люди еще среди нас. Посмотрите на их лица. Они любят друг друга.

На ее лице появилось грустное, даже суровое выражение.

— Вскоре после того как сделали этот снимок, обоих мужчин арестовали. Через год, самое большее через два, — чувствуя себя «убийцей оптимизма», сказал Григорий.

— А Нина Ревская сбежала из страны, — кивнула головой Дрю. — Что стало с женой Герштейна? Вы знаете?

— Нет. Но, скорее всего, ее тоже объявили врагом народа.

Дрю тяжело вздохнула. Она все еще не могла отвести глаз от фотографии.

— Она была очень красивой.

Григорий не сдержался и сказал, что женщина со снимка очень похожа на Дрю.

— Спасибо за комплимент.

Ее глаза светились радостью. Дрю хотелось сказать ему что-нибудь приятное в ответ, но вместо этого она посмотрела на другую фотографию.

Снимали на природе, похоже на даче. На фотографии были запечатлены Нина Ревская, Виктор Ельсин и еще одна женщина. Нина и Виктор выглядели куда серьезнее, чем на первом фото. В их позах читалось напряжение. Глаза усталые, а под ними — синева. Худая длинношеяя женщина рядом с ними, напротив, улыбалась беззаботной улыбкой. Когда-то на фотографии был и четвертый человек, мужчина, но его отрезали ножницами. Осталась только часть руки.

— Кто-то решил, что он лишний, — сказала Дрю.

— Да. Возможно, фотография не помещалась в рамку.

— А вы знаете, кто эта женщина?

— Нет.

Григорий просмотрел сотни фотографий, имеющих отношение к Ельсину и Ревской, но так и не смог найти на них эту женщину.

Дрю внимательно разглядывала снимок.

— Известно, что с ним стало?

— Виктора Ельсина направили в Воркутинский лагерь, где он спустя несколько лет умер. Страшная судьба.

Взглянув на снимок, женщина спросила:

— Откуда у вас эти фотографии? Ваша семья каким-то образом связана с этими людьми?

Григорий произнес заранее подготовленный ответ:

— Длинная история. Много лет назад ко мне в руки попала женская сумка с фотографиями и письмами, которые я вам показывал. — Помедлив, он добавил: — А еще там был янтарный кулон.

— А кому принадлежала сумка?

Он хотел сказать: «Балерине, моей биологической матери», но не посмел. Почему? Сказав Дрю правду, он бы полностью открылся перед ней. Глупо думать, что можно вот так просто выложить все.

— Одному моему родственнику, — злясь на себя за трусость, сказал Григорий. — Его усыновили. Он говорил, что ему сказали, будто бы его биологическая мать балерина умерла.

Глаза Дрю широко распахнулись, а рот слегка приоткрылся.