Николай Семченко - Что движет солнце и светила

Что кроме этого дочь делала целый день - непонятно. Возвратившись с работы или с рынка, Люба видела на столе стопку грязной посуды, полузасохшие куски хлеба, кружки с недопитым чаем, ложки, измазанные в варенье. Кровать не убрана, диванная накидка смята, юбки и кофточки раскиданы по всем комнатам, и прежде чем сесть на стул или кресло, Люба убирала с них кружевные лифчики и трусики: Валечка меняла их каждый день и бросала где попало.

Сама Валечка ближе к вечеру уходила, как она говорила, развеяться и отдохнуть. Возвращалась обычно поздно, сразу кидалась к ведру с водой и, зачерпнув из неё ковшом, пила долго и жадно - как загнанная лошадь. Люба набрасывала на себя халат и, сонно щурясь, выходила из спальни:

- Ты где была?

- Какое твоё дело? Иди спи!

- На танцах, что ли? Вон как упарилась...

- Отдыхала!

- Ты бы покушала. Возьми на плите борщ, есть рисовая каша с бараниной...

- Кто же на ночь жрёт борщ? - хохотала Валечка. - Не хочу, как ты, бочкой становиться!

- Ну как хочешь, - Люба махала рукой и, позёвывая, снова отправлялась на боковую.

Однажды Иснючка, оторвавшись от своего мешка с жареными семечками, подошла к Любе, которая топталась возле баночек с самолично приготовленной аджикой. Наклонившись к самому её уху, Иснючка обдала её кухонным дымом и запахом сала с чесноком.

- Слышь-ка, твоя Валечка связалась с этой проституткой Наташкой , сказала Иснючка.

- Какой Наташкой?

- Ну той, что с солдатом в четырнадцать лет ребёночка запузырила и в роддоме его оставила...

- С чего ты взяла, что моя дочка с ней дружит?

- Да весь посёлок это знает! Одна ты ничего не замечаешь.

- Может, Валечка случайно с этой Наташкой прошлась, а ты уже трезвонишь: дружат!

Иснючка растерянно огладила рукавицами своё большое, неповоротливое тело, стянутое длиннополым тулупом, и огляделась вокруг, как бы ища подмогу.

- А вон хоть у Фени спроси, - сказала она, вздыхая. - Видишь, как она на тебя смотрит? Жалеет. Да и все тебя жалеют: ты такая женщина, - в слово "такая" Иснючка вдохнула столько восхищения, что даже задохнулась, - а дочь у тебя неудачная...

- Это мне виднее, какая она, - ответила Люба. - Девочка ещё неопытная, плохо в людях разбирается. Она, может, и знать не знает, что из себя эта курва Наташка представляет...

- Ну-ну, - Иснючка, дохнув в последний раз салом с чесноком, отошла и уже от своего мешка с семечками прокричала: Ты бы с ней, Люба, сама поговорила. Может, люди и вправду чего преувеличивают...

Люба, конечно, не смолчала и напрямую спросила дочь, правду ли говорят люди. Валечка в ответ расхохоталась, разнервничалась, запобрасывала лежавшие под рукой салфеточки и безделушки, раскричалась:

- Какое кому дело! Да, я хожу с Натахой! А с кем тут ещё ходить? Не с этой же козой Люськой Новосёловой! От неё все парни шарахаются, слишком, блин, умная!

- Зато порядочная девушка, - заметила Люба. - Никто о ней дурного слова не скажет. Да и дружили вы в школе...

- Курочка она нетоптанная! - распалялась Валечка. - Всё об умном да непонятном говорит, и слова по-человечески не скажет. Да с ней от скуки сдохнёшь!

- Но и эта поблядушка Наташка тебе в подружки не годится, - продолжала настаивать Люба. - Сама подумай, какая у неё слава! Её мать горючими слезами обливается. Ну что это за девка, которая никому не отказывает? Подруг надо выбирать!

- Знаешь, мать, я сама решу, с кем мне дружить, - неожиданно холодно сказала Валечка и, как-то нехорошо прищурившись, забарабанила костяшками пальцев по столу. - Я ведь в твою жизнь не лезу, не спрашиваю, зачем ты с Цыганом связалась...

- Я? С Цыганом? - опешила Люба. - И не связывалась я с ним вовсе. Он ко мне на рынке сам подошёл, спросил, не донимает ли Санька, пообещал разобраться с ним, если что не так...

- А чего ж Цыган к нам зачастил, а? Только чаи распивать, что ли? Ты это кому другому расскажи, только не мне, - рассмеялась Валечка. - Нашла себе хахаля на пятнадцать лет младше, а меня учит, с кем ходить или не ходить...

- Не на пятнадцать лет, а на тринадцать, - машинально поправила её Люба и тут же, спохватившись, прикрикнула: А тебе дела нет! Он не то, что ты думаешь...

- Ага! Ангелочек без яиц!

- Да как ты смеешь так с матерью говорить, - вскипела Люба. - Да вот я тебя сейчас...

- Попробуй только тронь, овца, - ухмыльнулась Валечка. - Не рада будешь.

- Мала ещё мать учить...

- И ты тоже не вмешивайся в мою жизнь, поняла?

Люба, расстроенная, ушла в спальню и, уткнувшись в подушку, долго не могла прийти в себя.

То, что Валечка сказала так грубо и безжалостно, было правдой. Она и сама не понимала, как случилось так, что Володя, перекинувшись с ней на рынке парой слов, однажды проводил её до дому, а потом пришёл вечерком в гости - с бутылкой хорошего красного вина, коробкой шоколадных конфет и кульком желтых бананов. Валечки, как всегда по вечерам, не было, и они вдвоём посидели на кухне, побалагурили, и Володя показался ей обходительным, веселым и неопасным человеком. На третий или четвертый раз их посиделки весьма бурно закончились на диване и, потом приводя его в порядок, Люба ничуть не жалела о том, что было.

Александр, узнав, что Цыган подружился с Любой, перестал приходить за вещами. А то ведь грозился забрать половину мебели, телевизор и "видик", который Любе пришлось спрятать в сарай и она очень переживала, что он там отсыреет или мыши, не дай Бог, перегрызут какие-нибудь проводки.

Этот "видик" Володя благополучно извлёк из-под старого тряпья и, обдув его, поставил на старое место рядом с телевизором. Как-то, явившись навеселе, он вынул из кармана кассету и весело подмигнул Любе:

- Ну что, старуха, посмотрим настоящее кино?

- Какая я тебе старуха? - обиделась прямолинейная Люба. - Если не нравлюсь, иди поищи молоденькую...

- Что за базар! - засмеялся Володя. - Нужны мне эти чухарки позорные! Ты лучше чувал расправь, будем кинуху глядеть...

- Что расправить? - переспросила Люба.

- Кровать!

Он поставил кассету. Переводчик гнусавым голосом объявил: " Фильм "Белый шоколад", в ролях заняты..."

Сначала вроде ничего такого не было, показывали двоих мужчин, которые остановились в какой-то гостинице, потом они познакомились с тремя девицами. И тут началось такое, что Люба чуть со стыда не сгорела. Вроде мужики-то и не пьяные были, и даже вполне интеллигентные, не нахальники какие-нибудь, но что они, о Господи, вытворяли с теми девками - это ж в приличном обществе и не перескажешь.

- Ну? - шепнул Володя. - Что смотришь? Повторяй за ними...

- Да ты что, сдурел? Иди поищи себе какую-нибудь проститутку, отказалась Люба. Но он грубо толкнул её на диван и ничего больше не просил: всё делал так, как хотел.

А через несколько дней после разговора с дочкой о её дружбе с никчёмной Натахой Люба, спроворив в буфете все свои дела, решила пробежаться по магазинам. Набив полную сумку продуктов, взглянула на часы: до ужина ещё было далеко, можно и домой сбегать, оставить там сумку, чем потом тащиться из больницы как лошадь.