Елена Шерман - Донна Лукреция

Тонкие белые пальцы расшнуровали корсаж, сдавливавший грудь, отпустили крючки пышной юбки. Она любила раздеваться сама, ее безумно возбуждал процесс освобождения от одежды. Через несколько минут на ней не осталось ничего, кроме рубиновых серег и ожерелья, кровавыми каплями блестевшего на белой шее. - Что же ты молчишь, Винченцо? Или я не нравлюсь тебе? Только не падай на колени, иди сюда, глупый. Дай я сама раздену тебя. И не дрожи, словно ты трус. Ты ведь не боишься любви? - Нет, -- задыхаясь, прошептал он и попытался обнять ее. Погоди, -- отстранила она его. - Спешить в любви - вульгарная привычка. Дай и я полюбуюсь твоим телом... плечами... грудью... животом... ногами...

На рассвете безумной ночи она поклялась на распятии, что никогда никого не любила, не любит и не будет любить, кроме него, и что они всегда будут вместе. Потерявший рассудок Винченцо то целовал ей ноги, то читал стихи Петрарки, путаясь и глотая слова, то обещал, что убьет ее и себя, если она изменит. Дважды они отменяли расставание, не в силах разлучиться даже на день. И лишь когда по штофным занавесям скользнул первый луч солнца, она нашла силы оторвать Винченцо от себя, последний раз поцеловала его - в лоб и, выйдя на миг в соседние покои, вернулась с золотым кубком работы Челлини, наполненным до краев малагой. - Я сама налила его для тебя. Пей, тебе нужно подкрепиться. Он выпил залпом прекрасное вино и поцеловал кубок. - А теперь иди. Ночью мы увидимся снова. - Я хочу, чтоб уже была ночь! Лукреция вздохнула. Когда Винченцо уже коснулся дверей, она приоткрыла губы, желая вновь спросить, счастлив ли мальчик, но промолчала - такой сияющий прощальный взгляд бросил он на нее. Через четверть часа в спальню госпожи вернулась донна Селестина. - Он ушел, -- доложила она, и по интонации голоса (лицо сохраняло неизменное выражение почтительности) донна Лукреция поняла, что разговор о Винченцо не закончится на этом сообщении. - Осмелюсь я спросить... зачем, сеньора? Ведь вы дали очень большую дозу яда... он умрет через час, много - через два. Такой чистый, неиспорченный мальчик, и такой красавец! Неужели он мог быть опасен?

Лукреция сидела в кресле, положив руки на подлокотники и глядя перед собой неподвижным взглядом. Она не изменила позы с момента ухода Винченцо, даже не подумав прикрыть перед донной Селестиной свою блистательную наготу. В конце концов, кто такая донна Селестина? Служанка, пусть и задающая вопросы, на которые не стоит отвечать. Она и не отвечала бы, если б последний вопрос не рассмешил ее. Как она глупа, эта старая сводня! Винченцо - опасен? - расхохоталась Лукреция. - Ты путаешь его с Чезаре. - Но тогда почему? - Неужели ты не понимаешь? Я не хотела этого, клянусь Мадонной. Я позвала его, чтобы уговорить уехать из Рима. Но я не устояла. Я сама отдалась ему, и любила его всю ночь до рассвета так, что он ушел, не помня себя от счастья. И я хочу, чтобы он умер счастливым. Винченцо никогда не узнает лжи, предательства, пресыщения и отчаяния. Он не узнает, как мучаются от неразделенной страсти и молят о смерти, как убивают из ревности, как предаются самому черному разврату, чтоб забыться после преступления. Он познал самое высокое счастье любви и никогда не узнает ее черных сторон тех, о которых слишком много знаю я. Он не будет страдать, он вечно останется молодым. - Но... - Подумай, Селестина, стоили ли еще три или четыре такие ночи последующих страданий? В четверг отец объявит о моем предстоящем браке с герцогом Феррарским. Что он испытал бы, узнав об этом? Как бы он жил дальше? Да и зачем? И ни слова больше, Селестина, если не хочешь поссориться со своей госпожой. Тсс! Я любила его. Я просто слишком сильно его любила....