Елена Шерман - Новые рассказы о любви

Она не поверила похоронке. Его мать тоже не поверила, и ей казалось, что эта вспышка надежды идет не от полного отчаяния, а от провидческого дара. Им не разрешили вскрыть цинковый гроб, и это окончательно убедило двух женщин в черном - юную и пожилую, обнявшихся над свежей могилой, что в землю закопали чужого сына и жениха. Через год к ней зашел его товарищ; она тоже танцевала с ним тем незабываемым новогодним вечером. Товарищ рассказал подробности. "Я все равно не верю. Тела были обожжены, его спутали с кем-то". "Не жди его. Не сходи с ума", -- посоветовал друг и ушел.

Через три года умерла его мать - за месяц до вывода войск из Афганистана. Она ушла из жизни тихо, во сне. Сердце остановилось - устало ждать сына с чужой войны, устало биться, устало надеяться. Она осталась ждать одна.

А через пять лет не было больше ни той армии, ни той страны. Газетные передовицы заполнили известия из новых горячих точек. Об Афганистане писали мало. Старые цинковые гробы никого уже не интересовали - хватало новых, из Чечни. Мир слишком изменился, и она слишком долго ждала: в какой-то момент железный стержень, державший ее изнутри, поразила ржавчина. Прошло несколько лет, и стержень рухнул; как человек после долгого сна, она растерянно оглянулась вокруг, словно спрашивая себя: куда я попала? Снова на земле стоял март, но сухой и солнечный. Мальчишки в школьном дворе пускали девчонкам солнечные зайчики. Старшеклассницы придирчиво оглядывали свои бледноватые после зимы личики в зеркалах над умывальниками у входа в столовую. Она тоже подошла и взглянула: из забрызганного водой зеркала на нее глянуло чужое, бесцветное, рано погасшее лицо.

А ведь ей было только тридцать два...

Ей стало страшно. Шутки и недоумения подруг, уговоры матери - все вдруг обрело кровь и плоть. Он не вернется, теперь это ясно. А что она? Останется вечной невестой, хранящей верность тени? Прозвенел звонок. Сокрушенно она отошла от зеркал и, погруженная в свои мысли, не сразу услышала, как кто-то дважды окликнул ее по имени-отчеству. Наконец остановилась, подняла глаза: перед ней стоял отец новенького ученика, Сережи Дроздова. Мальчик отставал по истории, нахватал двоек. "К сожалению, я все время на работе - у меня своя фирма - и не имею времени с ним заниматься". "Пусть тогда позанимается мать". "У него нет матери: четыре года тому моя жена погибла в автокатастрофе". Она извинилась. Он смутился.

Через полгода они поженились. Свадьба была немноголюдная, но светлая. Стояло пышное бабье лето. С самого начала у них все задалось, сладилось, и немудрено - ведь позднее, сентябрьское тепло ценишь больше, чем бездумную щедрость летнего солнца.

В мае она позвала всех друзей - тридцать три года. Не юбилей, но веха. Она боялась, что всем не хватит приборов, собралось человек двадцать; но неожиданно один бокал оказался лишним. Она подумала о плохой примете и спрятала бокал в шкаф. Все расселись. Муж сказал хороший тост, гости выпили. Едва она поставила свой бокал на стол, раздался звонок в дверь. "Еще кого-то ждем?" Она недоуменно пожала плечами и пошла открывать.

На пороге стоял седой человек со знакомым, но потемневшим и постаревшим лицом. В руках он держал огромный букет алых роз.

Она пошатнулась, ухватилась за дверной косяк. Пол поплыл под ее ногами.

Можно сказать тысячу слов об этой встрече, но не нужно; ведь и они ничего не сказали. Он протянул ей розы и улыбнулся; она взяла и заплакала. Он сдержал слово, но и ее вины ни в чем не было.

Он мог войти в дом, но предпочел уйти. Он приехал в их город месяц тому и уже почти привык к тому, что нет ни страны, ни дома (их домик на окраине снесли, освобождая место для нового торгового центра), ни любимой. Он мог бы рассказать о своих бесконечных блужданиях в плену: о пытках, рабском труде на постоянно менявшихся хозяев, дизентерии, семи попытках побега, и о самом страшном - изматывающим душу до крови приступам отчаяния. Он месяцами ни с кем не говорил по-русски; в Пакистане он отзывался на имя Рахим - так было проще. Он мог забыть, как его зовут, забыть присягу, потускневшие купола старой церкви на холме, куда он никогда не заходил, друзей, сиреневатые строчки школьной прописи. Он мог стать другим и стопроцентно выжить, но не стал. Мешали лицо матери и обещание, данное на вьюжном мартовском перроне. Он дал слово, он офицер, он обязан его сдержать.

И он выполнил обещание, ранним утром выбрав на базаре самые крупные, самые красивые розы, щедро обрызганные росой. Цветов было больше, чем он обещал когда-то, но роз не бывает слишком много. Цветы и скажут все, о чем он промолчит, и прежде всего то, что нет ни упреков (за что, да и как можно после десятилетнего ожидания у свежей могилы!), ни жалоб. И не надо сантиментов, он давно отучился от них: от любви тоже мало что осталось. Чуть-чуть, нерастворимый осадок на самом дне. И еще что-то вечное и мимолетное, быстро проходящее, как аромат роз, первая любовь, юность, жизнь.

После дня рождения она бросилась искать его - видно, что-то хотела сказать. Но не сказала - узнала лишь, что в тот же день он уехал из города, где у него уже никого не осталось, вроде бы куда-то к старому другу. Может, и к тому, что когда-то, сидя на кухне, рассказывал ей о его гибели; точнее узнать не удалось.

ОШИБКА

В будние дни продавщицы на промтоварном рынке откровенно скучают. После полудня еще кое-какие покупатели набегают, а по утрам - ни души, как в музее. Те, кто работает, на работе, домохозяйки хлопочут по хозяйству, а бездельницы - украшения жизни - рано утром вставать непривычны. Продавщицы сидят сложа руки, откровенно зевают, хлебают кофе из одноразовых стаканчиков и болтают - кто о чем.

- Теть Наташ, расскажите, как вы чуть за венгра замуж не вышли.

- Да я рассказывала уже.

- Да вы не мне, вы Ире рассказывали, я только к концу подошла.

- Да что рассказывать, глупость мою? Хотя, может... ты на моем примере и поучишься, как не надо быть дурой. Я-то себя простить не могу...

Ну, что: была я твоих лет, даже чуть моложе, работала тогда секретаршей в Министерстве тяжелой промышленности, было тогда такое в Киеве, а может, и теперь есть. Секретарша - одно название, так, девочка на побегушках. Тому принеси, тому напечатай, тому отнеси... А все потому, что образования никакого. Училась я заочно в техникуме промышленной автоматики, уговорили меня на работе. Учиться тяжело, не мое, а главное, смысла нет: ну что этот техникум, зачем он женщине? Никогда мне эти корочки не пригодились... Я после школы ездила в Москву, поступать во ВГИК. И что ты думаешь: два тура прошла! А после третьего один в приемной комиссии, симпатичный такой человек, догнал меня в коридоре и говорит: у вас, говорит, интересный типаж, такая тургеневская героиня, это мне подходит, из вас любой романтический образ вылепить можно. Вы мне нравитесь, я б хотел вас взять на свой курс. Но в этом году у нас ничего не получится, по не зависящим от меня причинам. Я говорю: как же тогда? А он, значит, так отвечает: вы постарайтесь не располнеть и замуж не выйти, а я через год вас жду.