Элизабет Гаскелл - Руфь

И действительно, он был очень мил и прекрасно оттенял ее шейку. Волосы Руфи, уже длинные и густые, были приглажены, насколько позволяла их волнистая природа, а сзади заплетены в густую косу. Серое платье выглядело очень простым.

— Ты должна надеть сегодня светлые перчатки, Руфь, — сказала ей мисс Бенсон.

Она сходила наверх и принесла оттуда пару тончайших перчаток из Лимерика, которые хранились у нее в скорлупе грецкого ореха.

— Говорят, будто перчатки делаются из куриной кожи, — заметила Салли, с интересом рассматривая их. — И как это, интересно, они сдирают с куриц кожу?

— Вот еще пара розочек, Руфь, — сказал мистер Бенсон, выходя из сада. — Жаль, что не могу дать вам больше. Я надеялся, что к этому времени расцветет мой куст желтых роз. Однако белые и дамасские розы растут в солнечном углу сада и потому зацвели раньше.

Мисс Бенсон и Леонард, стоя у дверей, смотрели вслед Руфи, пока она не скрылась из виду.

Не успела Руфь дотронуться до звонка у дверей дома Брэдшоу, как Мери и Лиза выбежали к ней навстречу, шумно радуясь:

— А мы видели, как вы шли! Мы вас ждали! Пойдемте гулять в саду до чая! Папа еще не пришел, пожалуйста, пойдемте!

Девочки ухватили ее за руки, и они направились в сад. Он был полон цветов и солнечного света, что составляло резкий контраст с большой комнатой, где обычно собиралось все семейство: комната выходила на северо-восток и, следовательно, не освещалась заходящим солнцем. Это мрачное помещение было обставлено тусклой серо-коричневой мебелью. Там находился массивный четырехугольный обеденный стол, несколько прямых стульев с квадратными сиденьями и корзинки для рукоделий, тоже квадратные. Обои, занавески и ковры были самых мрачных и холодных цветов. Все было и красиво, и в то же время безобразно.

Когда Руфь и девочки вошли, миссис Брэдшоу дремала в своем большом удобном кресле. Джемайма только что оставила шитье и сидела задумавшись, опершись щекой на руку. Увидев Руфь, она оживилась, подошла к ней и поцеловала. Миссис Брэдшоу проснулась.

— А, я думала, это ваш отец вернулся, — сказала она, видимо обрадованная тем, что ошиблась и не была застигнута мужем спящей. — Благодарю вас, миссис Денбай, за то, что посетили нас, — произнесла она тем спокойным голосом, которым постоянно говорила в отсутствие мужа.

Когда мистер Брэдшоу бывал дома, вечное опасение рассердить его чем-нибудь делало ее голос резким и раздражительным. Дети хорошо знали, что мать прощала им в отсутствие отца многое из того, что при нем вызывало сердитые замечания, ведь она очень боялась получить от него выговор из-за шалостей детей. Но тем не менее миссис Брэдшоу относилась к мужу с благоговением и доверчивой любовью, которую он внушал ей, существу слабому, своим твердым и решительным характером. Муж был для нее опорой, и на него она перекладывала все свои обязанности. Миссис Брэдшоу была послушной, нетребовательной женой, и никакие страсти никогда не приводили в ее душе к конфликту супружеского долга и велений сердца. Она горячо любила своих детей, хотя они часто и тревожили ее. Сын был ее любимцем, и его поведение никогда не вызывало разногласий между ней и мужем. Ричард был благоразумен, осторожен и всегда держал язык за зубами. Несмотря на внушенное мужем осознание долга замечать и сообщать ему обо всем, что происходит в доме, миссис Брэдшоу иногда находила возможным закрывать глаза на некоторые непохвальные черты и поступки Ричарда.

Мистер Брэдшоу вскоре вернулся домой в сопровождении мистера Фарквара. Когда они вошли, Джемайма оживленно беседовала с Руфью, однако, завидев мистера Фарквара, побледнела, смолкла и уткнулась в шитье. Мистер Брэдшоу хотел попытаться ее разговорить, но даже он почувствовал, что вынужденный силой разговор произведет еще худшее впечатление, нежели мрачное молчание Джемаймы. Поэтому он решил не настаивать, но был крайне недоволен.

Миссис Брэдшоу чувствовала, что не все идет так, как надо, но не могла понять, что именно случилось. С каждой минутой она нервничала и раздражалась все сильнее. Она то и дело посылала Мери и Лизу к прислуге с различными поручениями, противоречившими одно другому, заваривала чай вдвое крепче обыкновенного и клала вдвое больше сахара, желая этим смягчить своего мужа.

Мистер Фарквар решил больше не бывать здесь. Перед этим он уговорил себя (уже в пятый раз) прийти и посмотреть, не изменился ли характер Джемаймы, и, если она по-прежнему мрачна и равнодушна, оставить ее и искать себе другую невесту. Он сидел молча, со скрещенными на груди руками, и пристально наблюдал за ней.

Все вместе они представляли очень милую картину семейной гармонии!

Джемайме нужно было смотать моток шерсти. Заметив это, мистер Фарквар подошел к ней, желая оказать ей маленькую услугу. Однако Джемайма сердито отвернулась от него и попросила Руфь подержать шерсть.

Руфь, которой стало жаль мистера Фарквара, печально взглянула на Джемайму, но та сделала вид, что не заметила ее выражавшего глубокий упрек взгляда. Мистер Фарквар вернулся на свое место и снова принялся наблюдать за обеими дамами. Джемайма выглядела неспокойной, невольно обнаруживая, что у нее внутри все кипит. Руфь, напротив, была спокойна как ангел, хотя ее и опечалил поступок подруги. Мистер Фарквар впервые заметил необыкновенную красоту ее лица и стана. Затем он взглянул на Джемайму. Как поблекла она теперь!

Руфь тихо и кротко говорила с девочками, которые то и дело подбегали к ней с вопросами, и мистер Фарквар заметил, с какой твердостью Руфь отвечала им, когда пришло время ложиться спать, а они просили позволения посидеть еще немного (отец удалился в свою контору, иначе они не посмели бы сделать этого). Мистеру Фарквару очень понравился ее четкий и недвусмысленный ответ: «Нет, вам пора. Надо держаться правил». Это звучало куда лучше, чем та уступчивость к просьбам, которая еще так недавно восхищала его в Джемайме. Он продолжал делать сравнения, а в это время Руфь старалась деликатно и с инстинктивным тактом завести такой разговор, который бы отвлек Джемайму от ее мрачных мыслей, делавших ее столь неграциозной и грубоватой.

Джемайме наконец стало совестно перед Руфью — чувство, которого она до сих пор не испытывала по отношению к кому бы то ни было. Она высоко ценила хорошее мнение Руфи и содрогалась при одной мысли о том, что подруга могла заметить ее недостатки. Джемайма попыталась вести себя более сдержанно. Однако вскоре забыла об этом и начала расспрашивать Руфь о Леонарде, улыбалась его словечкам, и только изредка прорывавшиеся непроизвольные вздохи показывали, какой несчастной она себя чувствует. В конце вечера Джемайма позволила себе даже поговорить с мистером Фаркваром, как прежде. Она расспрашивала его, возражала и спорила. Однако возвращение отца напомнило Джемайме несчастный разговор, и она снова замолчала. Но он успел заметить, что, когда она говорила с мистером Фаркваром, лицо ее было оживленным и сияло улыбкой.