Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира

Разъярившись, кухарка схватила горшок, но он раскололся у нее в руках.

— Вот видишь, диди, продолжала я, — была бы ты красивой и молодой — не била бы горшков.

Старуха в бешенстве схватила кухонные щипцы и бросилась на меня. Она, видно, была туга на ухо, и ей показалось, будто я сказала что-то обидное, и в ответ она оскорбила меня.

Я вспыхнула и начала успокаивать кухарку:

— Не надо, диди, положите щипцы на место.

Но старуха не унималась. Она так разошлась, что не заметила даже, как на кухне появилась Шубхашини.

— Ах ты, тварь безродная! — вопила брахманка, наступая на меня. — Мелешь, что на ум взбредет! Хорошо, что я щипцы схватила, а то бы ты еще ударила меня. Это я-то сумасшедшая?

Шубхашини гневно сдвинула брови.

— Я приняла эту девушку в дом, — сказала она. — Как же ты смеешь ее оскорблять? Убирайся вон!

Кухарка бросила щипцы и жалобно запричитала:

— Да что вы, хозяйка! Не оскорбляла я ее. Это вы ослышались!

Шубхашини звонко рассмеялась.

— Пусть язык у меня отсохнет, если я хоть одно грубое слово сказала.

— Помоги тебе бог! — в тон ей воскликнула я.

— Провалиться мне в преисподнюю, к самому Яме!

— Что вы, диди! Зачем же вам бежать туда в такую рань, подождите немного, — дразнила я старуху.

— Пусть мне и в аду не будет места, — продолжала кухарка.

— Не говорите так, диди, — возражала я. — Какой же это ад без вашей стряпни!

— Она болтает невесть что, — жаловалась кухарка Шубхашини, — а вы ей ни слова не скажете. Пойду я к старой госпоже.

— Ты первая ее оскорбила, назвала тварью, — сказала Шубхашини.

Старуха принялась бить себя по щекам, с каждым ударом приговаривая:

— Когда это я сказала «тварь»! Разве я говорила «тварь»!

После того как она в третий раз ударила себя, и мне, и Шубхашини стало жаль ее.

— Неужели, госпожа, вы в самом деле слышали, как кухарка бранилась? — с притворным удивлением спросила я, вступаясь за старуху. — Да разве такая почтенная брахманка станет браниться?

— Вот видите, госпожа, — обрадовалась старуха. — Я бы никогда не оскорбила человека!

— Ну ладно! — смилостивилась Шубхашини. — Видно, кто-то на улице ругался. Правда, на нашу кухарку это совсем не похоже. Ты вчера ела, Кумудини, ее кушанья? Во всей Калькутте никто так не стряпает.

Старуха торжествующе взглянула на меня.

— Да, все ее хвалят, — подтвердила я. — В жизни своей ничего подобного не ела.

— Что и говорить, — расплылась в улыбке кухарка, — вы, дочери благородных людей, знаете толк в еде. Да неужто я осмелюсь обругать девушку из знатного рода, — все никак не могла она успокоиться. — Ты не сомневайся, я не уеду, пока не научу тебя стряпать.

Так мы помирились со старой брахманкой.

Последнее время я только и делала, что плакала, а в тот день впервые засмеялась.

Смех и шутки я ценила теперь, как нищий подаяние.

Вот почему я так подробно рассказываю о старой кухарке. Никогда в жизни не забуду этого дня, столько радости он доставил мне. Я по-настоящему развеселилась.

Старая госпожа обедала после всех.

Я старалась, как могла, угодить ей. Она съела изрядную порцию риса с овощами и пряностями и сказала:

— Прекрасно стряпаешь. Где ты научилась?

— В доме у отца, — ответила я.

— А где твой дом?

Я не стала называть родной деревни.

— Так стряпать может лишь девушка из состоятельной семьи. Твой отец богат?

— Да.

— Почему же ты нанялась кухаркой?

— Со мной случилось несчастье.

— Оставайся у нас. Ты, видно, знатного происхождения. — И старуха позвала Шубхашини.

— Невестка, — сказала она ей, — смотри, чтобы никто ее не обидел, и сама не обижай.

— А я буду обизать, — заявил сынишка Шубхашини, который тоже был здесь.

— Только попробуй, — сказала я, когда мы вышли в другую комнату.

— Ты глупая сковолодка, голшок, что она еще, ма?

— А еще свекровь, — шутливо добавила Шубхашини.

— Кто секловь? — удивился мальчик.

— Она твоя свекровь, — сказала сестренка и указала на меня.

— Кунудини секловь, Кунудини секловь! — в восторге повторял ребенок.

Шубхашини делала все, чтобы я хорошо чувствовала себя в их доме.

— Итак, с сегодняшнего дня, — сказала она, — ты мне сватья.

— Сколько у тебя мужей? — спросила она, когда мы сели обедать.

— Отведав моих кушаний, ты вспомнила о Драупади, — сказала я, поняв ее намек.

— О да! Жена Пандавов великолепно умела стряпать. Ну, сейчас ты наконец поняла, почему свекровь сменила гнев на милость?

— Не совсем. Хотя к девушке из богатой семьи всегда относятся лучше, чем к бедной.

— Ах вот оно что! — рассмеялась Шубхашини. — Думаешь, что тебя обласкали потому, что ты из хорошей семьи?

— А разве не поэтому? — удивилась я.

— Ты накормила ее сына, вот свекровь и подобрела к тебе. Стоит тебе еще покапризничать, она и жалованье удвоит.

— Жалованья мне совсем не надо. Но ведь отказаться было нельзя, вот я и согласилась. Деньги буду хранить у тебя. Отдашь их бедным. Вы приютили меня, что еще мне нужно?

Судьба милостиво обошлась со мной. Она даровала мне не только кров, но еще и бесценную жемчужину — добрую подругу. Шло время, и с каждым днем я все сильнее и сильнее чувствовала, что Шуб хашини всей душой привязалась ко мне, — я была для нее все равно что сестра. Она не давала меня в обиду прислуге. И с работой я справлялась легко. Старая кухарка (все звали ее «мать Шоны») не уехала в деревню — она боялась потерять из-за меня место. Под всякими предлогами она со дня на день откладывала свой отъезд, и в конце концов Шубхашини уговорила хозяйку оставить нас обеих, сославшись на то, что мне, девушке благородной, не пристало готовить на всех домочадцев, а мать Шоны — старуха, куда ей деваться.

— Я не в состоянии держать двух кухарок! — возражала свекровь. — Кто в наше время может позволить себе такую роскошь?

— Ну тогда придется оставить мать Шоны, — сказала Шубхашини.

— Ни за что! — воскликнула хозяйка. — Мой сын не выносит ее стряпни! Ладно уж, пусть живут обе.

Шубхашини прибегла к этой хитрости для того, чтобы облегчить мне работу. Свекровь в ее руках была послушной куклой. К тому же Шубхашини, супруге Ромона-бабу, никто не смел перечить. Но насколько Шубхашини была хитра умом, настолько же она была добра сердцем. С ней я чувствовала себя намного счастливее в те горестные дни. Быстро приготовив рыбу, мясо или какой-нибудь соус, я остальное время проводила в беседах с Шубхашини или играла с ее детьми. А иногда даже подшучивала над самой хозяйкой.

Но однажды из этого чуть не вышло большой неприятности.

Дело в том, что свекровь Шубхашини молодилась и считала, что волосы у нее поседели только по ошибке судьбы. Она почему-то уверовала в то, что стоит ей освободиться от седых волос, и она сразу помолодеет. Поэтому старуха то и дело заставляла всех домашних выдергивать у нее седые волосы. В один прекрасный день и мне пришлось этим заняться. Я принялась проворно пропалывать голову хозяйки, словно поле в период бхадро [19] Бхадро — месяц индийского календаря, соответствующий августу-сентябрю. , и вдруг заметила, что Шубхашини издали манит меня пальцем. Не помню, под каким предлогом я убежала от хозяйки.