Мэри Кэттон - Роза в снегу

Обрадовавшись возможности уйти, Эмма отложила перо и откинулась на спинку стула.

— Спасибо, Джон. Распорядитесь, чтобы Бриггс подал карету. И вас не затруднит принести мою накидку?

Джон кашлянул, не двинувшись с места.

— Что-нибудь еще? — спросила Эмма.

— Да, мисс. У нас гость.

— О?

— Алан Шеридан.

— Э… понятно. Ну что ж, скажи ему, что отец…

— Он не к отцу, мисс.

Эмма взглянула на Риту. Голубые глаза сестры удивленно округлились. Тряхнув белокурыми локонами, она заявила:

— Я отказываюсь видеть его. Скажи ему, чтоб убирался, Джон…

— Прошу прощения, мисс Рита, но он не к вам. Он желает поговорить с мисс Эммой.

Ощущение, подозрительно сходное с радостным волнением, охватило Эмму. Расправив плечи, она сделала глубокий вдох.

— Скажи ему, что я не могу его принять. Хью ждет, в конце концов, и… ну… просто скажи ему это, и все.

Джон кивнул и вышел.

Перешагнув через груду платьев, Рита встала перед столом и, наклонившись к Эмме, возмущенно спросила:

— Что он здесь делает?

— Привез Дорис, я думаю. Успокойся, Рита, у тебя такое лицо, словно ты увидела призрак.

— У тебя не лучше, — отрезала сестра. — Или, может, этот румянец на твоих щеках — от возбуждения?

— Не болтай чепухи.

Заламывая руки, Рита бросила отчаянный взгляд на дверь:

— О боже! Скоро должен приехать маркиз! Избавься от Шеридана, Эмма, пока он не разрушил мое будущее!

Эмма направилась к двери как раз в тот момент, когда смех Хью зазвенел по коридору. Ребенок бросился в ее объятия, весь светясь от радости.

— Мамочка, — закричал он, — кухарка приготовила мне пудинг!

Эмма опустилась на одно колено и крепко обняла мальчика. От него пахло мармеладом. Она засмеялась и стала целовать его, сразу же позабыв о Шеридане, пока не услышала голос Джона:

— Милостивый государь, мисс Эмму нельзя беспокоить!

Она повернула голову. Он уже стоял тут, слегка расставив ноги, в плаще, свободно свисающем с плеч. Эмма кивком отпустила слугу и медленно поднялась.

— Полагаю, вы привезли Дорис?

Он кивнул, и черный локон небрежно упал ему на лоб.

— Что ж… Пожалуйста, примите мою благодарность, мистер Шеридан. Вместе с извинениями за причиненные неудобства. Теперь, с вашего позволения, мы…

— Я бы хотел поговорить с вами, — прервал он.

— Увы, это невозможно. Я собираюсь уходить, как видите. С сыном.

Она увидела, как взгляд Шеридана опустился на ребенка, прижимающегося к ее ноге и прячущего свое маленькое личико в юбках.

— У нас так заведено, — поспешила добавить Эмма, отвлекая внимание Алана. — Мы выходим на прогулку каждое утро.

— Как трогательно. — Слова Алана прозвучали шутливо, но лицо не изменилось. Глаза оставались колючими, выражая непреклонность и создавая у Эммы впечатление, что, несмотря ни на что, он все равно скажет, что хотел.

Видя, что от него так легко не избавиться, она сказала:

— Можете присоединиться к нам, если желаете.

Рита, которая оставалась в кабинете, тихо ахнула. Эмма и сама была немало ошеломлена своим предложением.

Молчание длилось, казалось, бесконечно. Взгляд Шеридана перемещался от нее к мальчику, затем опять к ней.

— Хорошо, — наконец ответил он.

…Алан собирался только проводить Дорис. У него и в мыслях не было встречаться с Эммой. Особенно после прошедшей ночи, когда он выставил себя полнейшим идиотом. Вначале здорово перебрал, а потом еще и расплакался о своем горе.

И вдобавок этот поцелуй.

Алан никак не мог отделаться от мысли, что ему это понравилось.

Даже очень.

Карета подпрыгнула на кочке, возвращая смятенные мысли Алана к настоящему моменту. Он сидел напротив Эммы, которая закуталась в накидку с лисьим воротником. Рядом сидел ее сын. Широко распахнутые зеленые глаза мальчугана глядели прямо на него.

— Итак? — послышался голос Эммы, снова привлекая к себе внимание Алана. В полумраке кареты лицо ее, частично скрытое капюшоном, казалось, приобрело оттенок бархатистого крема, а большие глаза были очерчены густой каймой черных длинных ресниц.

— Что вы хотели сказать, мистер Шеридан?

Он на мгновение задумался, потом полез в карман, доставая очки. Постучав ими по колену, снова взглянул на мальчика, затем протянул их Эмме.

— И это все? — Она пожала плечами. — Вы могли бы переслать очки с Дорис или оставить у Джона… Если вам есть что сказать, сэр, тогда говорите.

Алан наблюдал, как женские пальчики играют с лужками очков. Эмма не спешила надеть их.

— Возможно, я просто хочу немного поболтать, — сказал он.

— Сомневаюсь. Вы не производите впечатления человека, находящего удовольствие в пустой болтовне.

— Вы очень прямолинейны, юная леди.

— Я уже давно не юная леди, сэр, и не развлекаюсь кокетством. Я уже стара для игр и превыше всего ценю откровенность.

— Откровенность часто беспощадна и может ранить больнее, чем ложь. Я убедился на собственном опыте, что люди предпочитают ложь, мисс Кортни.

— Включая вас, мистер Шеридан?

Он слегка улыбнулся:

— Боюсь, я тоже страдаю прямолинейностью, мисс Кортни.

Карета покачнулась. Они сидели в неестественном молчании, а Хью играл со своими пальцами, продолжая неотрывно смотреть на Алана, который в ответ на любопытные взгляды мальчика высоко поднимал брови. Несомненно, ребенок унаследовал множество характерных черт Кортни, однако волосы, должно быть, отцовские. Никто из семейства не мог похвастаться такой густой копной курчавых темно-каштановых волос.

Нахмурившись, Алан посмотрел в окно и попытался отогнать образ Эммы, пляшущей обнаженной с целым табором цыган.

Скала Стоун-блафф, огромный серый массив голого камня, выдающийся над рекой Гиз, была самой высокой точкой Орлеутской пустоши. Когда-то, еще до появления шахт и штолен, первые рудокопы запруживали здесь ручьи в надежде обнаружить свинцовые жилы. Время и атмосферные явления не до конца уничтожили следы тех дней, потому что окружающие взгорья и долины были усеяны обломками камней и завалами отходов.

Спрятав руки в карманы и отвернувшись от ветра, Алан оглядывал эту панораму. Пальцы рук и ног коченели на ветру, однако сын Эммы, похоже, этого не замечал. Обмотанный шарфом, в теплых рукавичках, Хью съезжал с длинного пологого склона на своей маленькой попке, а его мать неподвижно стояла на вершине, словно какое-то ледяное изваяние, которое рассыплется от малейшего прикосновения.

Алан наблюдал, как она сложила рупором руки и крикнула, приказывая сыну отойти от обледеневшего края реки. Мальчик отбежал, поскользнулся, упал, затем вскочил на ноги. Стоя здесь, на завывающем холодном ветру, Алан силился вспомнить, играла ли с ним мать где-нибудь на заснеженных парижских полях.