Джудит Гулд - Творящие любовь

— Нет.

Элизабет-Энн утомленно вздохнула:

— Ну как же ты не понимаешь? Ведь она дочь Анны! Я думала, что ты любил свою жену.

— Да, я любил ее, — прозвучал неожиданно яростный ответ. — Я любил ее больше жизни. А ребенок убил ее.

— Ребенок не убивал ее, — резко возразила Элизабет-Энн. — Анна знала о возможных последствиях. Но ей хотелось иметь ребенка. Она хотела ребенка от тебя. Ей так сильно этого хотелось, что она рисковала своей жизнью, чтобы подарить тебе наследника. — Элизабет-Энн помолчала. — Ты что, хочешь обо всем забыть?

Генри нахмурился.

— Тебе нужен этот младенец? Ради Бога, бери ее себе. Я не желаю ее видеть. Никогда. — Он знаком заказал официанту еще порцию, потом снова повернулся к бабушке. — А теперь, оставь меня в покое.

Элизабет-Энн встала и вышла, столкнувшись по дороге с официантом, несущим грязный стакан, до краев наполненный бурбоном.

Поднимаясь по эскалатору наверх, она все гадала, почему все на нее смотрят. Элизабет-Энн поняла это только тогда, когда уже сидела в «роллс-ройсе».

Она плакала.

Медсестра в белой униформе улыбалась, протягивая Элизабет-Энн мяукающий сверток. Девочку одели в белоснежную хлопчатобумажную распашонку из шитья, украшенную бельгийским кружевом. Элизабет-Энн купила ее специально для малышки, и теперь ее тронуло, насколько наряд подчеркнул поистине ангельскую нежность ребенка.

Элизабет-Энн баюкала свою правнучку на руках, осторожно поддерживая крошечную, покрытую пушком головку одной рукой. Казалось, ребенок почувствовал себя в безопасности, его окружало тепло и любовь, и малышка неожиданно перестала плакать. Словно они разговаривали друг с другом на тайном языке. Крошечный кукольный ротик сложился в булькающую беззубую улыбку.

— Я думаю, что вы отлично поладите, — улыбнувшись, заметила медсестра, похлопывая Элизабет-Энн по руке.

Элизабет-Энн кивнула и тоже улыбнулась. Она укачивала ребенка и рассматривала крошечное личико. Девочка выглядела такой знакомой, точная копия всех четверых ее детей через несколько дней после рождения. Но эта малышка казалась еще более прелестной, если такое только возможно.

В глазах Элизабет-Энн заблестели слезинки. Младенец был таким маленьким, таким светленьким, таким голубоглазым — все знакомые черты. Она — настоящая Хейл.

Держа на руках правнучку, Элизабет-Энн почти забыла о своем горе. Только когда она уже спустилась вниз по лестнице и опустилась на мягкое кожаное заднее сиденье желто-черного «роллс-ройса», отчаяние снова придавило ее своей тяжестью.

Это дитя. Ребенок Анны.

У нее на руках было нечто большее, чем просто первая правнучка. Элизабет-Энн держала на коленях самую дорогую, живую часть Шарлотт-Энн, потерянной ею дочери, и своей внучки Анны, тоже ушедшей от нее. Горе, которое она испытала после смерти Шарлотт-Энн и потери Анны, старые раны, которые никогда не заживают до конца, и новые, что еще не успели затянуться, теперь наконец успокоились. Даже смерть Анны, безвременная, трагическая, ужасная, казалась теперь более терпимой. Сейчас Элизабет-Энн могла с ней примириться. Благодаря ребенку.

Элизабет-Энн задумчиво смотрела в боковое окно, пока машина направлялась в город по Риверсайд-драйв. Сквозь густую листву деревьев и кустарников иногда серебристо поблескивал широкий Гудзон.

«По всем правилам я должна была бы сейчас везти ее из города по Генри Гудзон-Парквей в Тарритаун, в ее собственный дом. Но вместо этого она едет в город вместе со мной. И не потому, что она мне не нужна. Еще как нужна! Но ей следовало быть сейчас со своим отцом, а не со мной, и не важно, что это лишь временно».

Элизабет-Энн вздохнула и мрачно покачала головой. Как ни странно, она чувствовала себя печальной и обиженной, а не отчаявшейся и злой. Отец не должен заявлять, что не хочет видеть свою дочь, и сбегать в неизвестном направлении, вне зависимости от причин. Конечно, когда Генри справится со своим горем, он придет в себя, смирится с потерей и поймет, что он приобрел нечто очень важное. Его дочь, в конце концов, — это его собственная плоть и кровь. Для того чтобы раны затянулись, нужно время. Но они заживают.

«Кому это может быть известно лучше, чем мне!»

Но если этого не случится, что тогда?

Ее аквамариновые глаза помрачнели, она вскинула подбородок. В таком случае она будет заботиться об этом прелестном ребенке столько, сколько сможет. Наймет няню и изменит свое деловое расписание. Как бы там ни было, она найдет время, чтобы заниматься этой девочкой и любить ее, пока Генри не придет в себя и не найдет выход из депрессии.

Да, пока ей придется взять девочку под свое крыло. Со временем Генри примет ее. «Он обязан это сделать, — сурово сказала самой себе Элизабет-Энн. — Бедная крошка потеряла мать, она нуждается в отце в два раза больше».

«Кто знает, что может принести будущее», — мрачно размышляла пожилая женщина. До этого дня она возлагала все свои надежды на Генри, рассчитывая, что он станет ее преемником и возглавит «Отели Хейл» после нее. Но раньше ей и в голову не приходило, что внук такой непрочный… такой слабый . Его реакция на смерть Анны доказала это. Не просто от горя, а от слабости он возлагает всю вину на ребенка. Разве малышка виновата в том, что ее мать умерла при родах? Как он не может этого понять?

Неужели ему не ясно, что Анна продолжает жить в своей дочери?

Элизабет-Энн мягко укачивала, что-то воркуя, лежащую у нее на коленях девочку.

— Не волнуйся, дорогая моя крошка, — тихонько прошептала она правнучке. — Я буду любить тебя и присматривать за тобой, даже если никто другой не захочет этого делать. Все, что сейчас принадлежит мне, однажды станет твоим. — Элизабет-Энн наклонилась вперед и потерлась носом о крошечный носик девочки. — Ведь, в конце концов, ты носишь фамилию Хейл.

Малышка торжественно смотрела на нее большими голубыми глазами. На крошечном личике промелькнул отблеск осмысленного внимания. Или Элизабет-Энн это только показалось?

— И конечно же, мы начнем с того, что придумаем тебе имя, — продолжала Элизабет-Энн. — Я так полагаю, что этим придется заняться мне, раз твой папочка не желает ни в чем принимать участия. Давай-ка посмотрим… — Она задумчиво вздохнула. — Адель… Нет, что-то ты не выглядишь, как Адель. Алиса? Барбара? Нет, нет. Карла? Дороти? Да! Дороти. Мы назовем тебя Дороти-Энн Хейл. По-моему, это звучит хорошо.

Девочка неожиданно радостно засмеялась, ее пальчики зашевелились, словно ей хотелось схватить собственное имя, витавшее в воздухе.

Именно в этот самый момент их связали особые узы, которые они пронесут до конца жизни. И казалось, что они обе чувствуют это.