Джудит Гулд - Творящие любовь

— Займемся мной?

Людмила быстро кивнула, раздавила сигарету в чаше, служившей ей пепельницей, и прищурилась.

— Да, мы займемся вами, — провозгласила она таким тоном, что молодая женщина поняла: спорить бесполезно. У Людмилы уже созрел план.

Глаза Лестера Лоттомэна, помощника управляющего «Восточным манхэттенским сберегательным банком», задумчиво поджавшего губы, проглядывали нагромождение цифр, отражающих по минутам колебания активов банка. Через мгновение он снял очки в серебряной оправе, потер уставшие глаза и отодвинул гроссбух в сторону. Когда-то давно подведение баланса, проверка и перепроверка бесконечных чисел вознаграждали его немыслимое терпение пьянящим трепетом свершений. Тогда он находил любую пропущенную ошибку, ибо Лоттомэн обладал долготерпением охотника. Но эти времена миновали. Цифры превратились в бессмысленные иероглифы и наводили на него смертельную скуку.

— Мистер Лоттомэн!

Резкий голос испугал его, Лоттомэн вздрогнул и посмотрел на приближающегося к нему мистера Никольского, управляющего банка.

— Мистер Лоттомэн, это миссис Элизабет-Энн Хейл, — произнес Владимир Никольский, указывая на стоящую с ним рядом женщину. — Я надеюсь, что вы уделите ей максимум внимания и окажете необходимую помощь.

Мистер Лоттомэн кивнул, посмотрел на Элизабет-Энн и чуть приподнялся в кресле.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил он, жестом указывая на кресло по другую сторону стола.

Миссис Хейл не торопясь села.

— Я буду в своем кабинете с госпожой Ромашковой, — сказал Никольский Элизабет-Энн с легким поклоном. — Когда вы закончите, присоединяйтесь к нам.

— Благодарю вас.

Когда Лоттомэн снова сел, он вдруг неожиданно для себя почувствовал симпатию к этой Элизабет-Энн Хейл, элегантно одетой, хорошо держащейся, но выглядящей уязвимой.

— Чем я могу вам помочь, миссис Хейл?

Элизабет-Энн выпрямилась.

— На моем счету в вашем банке лежит тридцать тысяч долларов, мистер Лоттомэн. Каждый месяц я получаю приличный доход от моего мотеля в Техасе.

Служащий ободряюще кивнул.

— Мне бы хотелось войти в гостиничный бизнес здесь, в Нью-Йорке.

— Вы хотели бы купить отель?

Утвердительный кивок.

— Мне стало известно, что существуют способы увеличения моего вклада. Возможно, тогда я смогу купить отель.

— Вы имеете в виду вложение капитала?

— Да, — Элизабет-Энн глубоко вздохнула. — Господин Никольский был настолько любезен, что познакомил меня с вами, потому что вы состоите в родстве с одним глубокоуважаемым банкиром, занимающимся инвестициями.

— Лоуренс Хокстеттер из компании «Хокстеттер-Стреммель». Да, он мой шурин.

— Мне бы хотелось встретиться с ним. Видите ли, господин Лоттомэн, я действительно хотела бы вложить деньги. Но только при условии, что риск будет разумным.

Он задумчиво смотрел на нее. Перед ним сидела привлекательная, явно умная женщина, разбирающаяся в делах. Его шурин будет только доволен таким знакомством, да и господин Никольский оценит любую помощь, оказанную Лестером его другу.

— Дело в том, миссис Хейл, что как раз сегодня вечером господин Хокстеттер устраивает прием в своем городском доме. Я думаю, мы сможем там присутствовать.

— Только в том случае, если это удобно, — не без колебаний ответила Элизабет-Энн. — Мне не хотелось бы быть навязчивой.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь. — Господин Лоттомэн неожиданно улыбнулся. — Я заеду за вами в восемь часов.

Элизабет-Энн продиктовала свой адрес, и они обменялись рукопожатием. Лестер Лоттомэн проводил ее странно задумчивым взглядом. Что-то было такое в ее спокойном достоинстве, что привлекало его. Лестер Лоттомэн стал, наверное, первой жертвой ее обаяния.

Но не последней.

— Регина? Шарлотт-Энн? Есть кто-нибудь дома?

Элизабет-Энн прислушалась, потом пожала плечами и вынула ключ из замочной скважины. Подняла сумки с покупками, внесла их в крошечную квартиру и обернулась, чтобы убедиться, что дверь захлопнулась за ней.

Женщина прислушалась к тишине дома. Что-то в ней было такое, что становилось ясно: никого нет. Она предположила, что Регина отправилась с сестрами и братом в парк. Матери не хватало приветствий детей и их взволнованных отчетов о проведенном дне. Но и тишина ее радовала.

После того как они с Людмилой вышли из банка, та отправилась домой, а Элизабет-Энн пошла по магазинам. Теперь она чувствовала себя измученной. Ей надо было купить вечернее платье для сегодняшнего вечера, хотя она и сознавала, что вряд ли сможет соперничать с другими гостями в городском доме Хокстеттера.

Элизабет-Энн бросила ключи в фарфоровую вазу на столике в прихожей, сняла шляпу и освободилась от пальто. Вешая пальто на вешалку, она заметила незнакомое отражение в зеркале. Сначала Элизабет-Энн остолбенела, а потом сообразила, что видит в зеркале себя. Ей стало смешно. Она все еще не привыкла к новой «себе», женщине, возникшей после обещаний Людмилы «заняться ею».

Она удовлетворенно посмотрела в зеркало, изучая свое лицо. Неужели она действительно настолько изменилась или дело только в новой одежде и другой прическе, темной комнате и обманчивых тенях?

Элизабет-Энн подошла ближе. Нет, она и в самом деле изменилась с тех пор, как три месяца назад они въехали в эту квартиру. Теперь она хорошо одета и ухожена, спасибо Людмиле. Элизабет-Энн поняла: ее подруга была права. Хорошее платье и стиль сделали ее жизнь легче. В магазине, ресторане, банке ее внешность говорила: вам придется хорошенько поработать, чтобы угодить мне.

Но перемены, с удивлением констатировала она, коснулись больше глубин ее существа, нежели внешней оболочки. В ее чертах светилась зрелость, которой не было раньше. Ореол уверенности в сочетании с ее врожденной чувственностью придавали ей просто королевский вид.

Для начала Людмила изменила Элизабет-Энн прическу. Она настояла на визите к модному парикмахеру, объяснив, что потом они смогут сами придерживаться выбранного стиля. Никаких причудливых стрижек и никаких причесок, подобных тем, что она делала в Квебеке. Теперь Элизабет-Энн зачесывала волосы назад, но под бархатными шляпками-колокольчиками этого не было видно. Две короткие косички цвета канзасской пшеницы, подхваченные маленькими элегантными бантиками, прикрывали уши, словно драгоценные украшения, и делали серьги лишними. Ее светлые брови изменили цвет и форму: их выщипали в тонкую ниточку и подкрасили для большей выразительности. Глаза подчеркивали тени наиболее близкого к аквамарину оттенка. Еще немного кармина на губы, вот и вся косметика, которой она пользовалась.

Если частица ее вновь обретенной уверенности в себе происходила от измененной внешности, то большую часть этой уверенности давала новая одежда: в ней она чувствовала себя намного удобнее, чем в простом наряде, который носила раньше в Техасе. Уж совсем не для Манхэттена длинные юбки строгого покроя и пастельных оттенков блузки из ее прошлого гардероба. Нью-Йорк — город космополит, требующий шика. Те вещи, что она хотела бы купить, были ей не по карману, но она умудрялась сочетать качество и стиль, выбирая идущие ей цвет и покрой. Короче говоря, она одевалась элегантно, но по средствам, спасибо Людмиле.