Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

— Мы имеем причину думать, что ваше отпирательство было ложно, Аделаида Эрроль; мы полагаем, что вы узнали убийцу моего сына. Кто был он?

— Не знаю, — отвечала она, и смертельная бледность покрыла ее лицо.

— Вы знаете, так мы полагаем.

— Я сказала, что я не знаю. Было слишком темно, чтоб узнать его, — прибавила она, едва будучи в состоянии, как видели все, произносить слова своими сухими и бледными губами.

Лорд Дэн не хотел задавать ей прямого, главного вопроса: был ли это Рэвенсберд. Он ждал, не сводя своих суровых глаз с ее лица. Удивительно было видеть, как оно было бледно.

— Спрашиваю еще раз, кто дрался с моим сыном?

— Не знаю. Право, не знаю.

— Стало быть, если это действительно так, вы будете не прочь показать это под присягой. Мистер Лестер, угодно вам привести к присяге леди Аделаиду?

На ее лице выступил яркий румянец, и взгляд испуга и ужаса — или, скорее, безмолвное воззвание к состраданию — обвел этих безжалостных людей. Судья вынул Библию; Лестер видел мало важности в этой церемонии; он по крайней мере верил, что леди Аделаида говорила правду.

— Это одна форма, — кротко шепнул он. — Не дрожите так.

Она обернулась и посмотрела позади себя, как бы надеясь, не может ли она еще ускользнуть. Нет! Позади стояла Софи Деффло. В глазах леди Аделаиды мелькнуло отчаяние. Убежать! Убежать!

Нет, от этого она не могла убежать. С руками, дрожавшими, когда она подняла их, словами, едва сходившими с языка, со щеками, опять покрытыми смертельной бледностью, Аделаида Эрроль произнесла торжественную присягу перед небом, что она не узнала ни капитана Дэна, ни его противника.

Подозрения лорда Дэна относительно того, что она говорит неправду, и подозрения всех других уничтожились, кроме подозрений одного человека — полицейского сержанта Бента.

Ричард Рэвенсберд, между тем возвращаясь в Дэншельд, встретил Герберта Дэна. Этот джентльмен был на своем любимом месте, у калитки, где вы уже видели его не раз. Он не сидел на ней и не свистал, как бывало во времена более веселые, но облокотился меланхолично. В его руках не было удочки, хлыст с серебряной ручкой не махал в такт его оперным ариям. Не могло быть никакого сомнения, что преждевременная смерть его кузена истинно огорчала его. С чрезвычайным удивлением увидал он, что Рэвенсберд приближается свободный, без сопровождения бдительных стражей закона.

— Как! Вас выпустили, Рэвенсберд?

— Разве могли поступить иначе, мистер Герберт? — отвечал Рэвенсберд, остановившись против того, кто его спрашивал, как будто желая показать, что он не хочет избегать расспросов.

— Поступить иначе! — повторил Герберт Дэн. — Право, я не знаю, Рэвенсберд. Если Мичель видел, как вы столкнули моего бедного кузена…

— Мичель не видел, — перебил Рэвенсберд, устремив свои проницательные черные глаза прямо в лицо Герберта Дэна.

— Я слышал, что он говорил это вчера, говорил в присутствии нескольких человек. Что ж, он отказался от своих слов?

— Нет, сэр, не отказался. Мичель не говорил этих слов, его не так поняли. Я также слышал, что он это сказал, и думал, что он хочет скрыть настоящего преступника. Он сейчас засвидетельствовал милорду, что он не мог различить, кто дрался. Он не узнал бы капитана Дэна, если бы тот не упал к его ногам.

— Как же могли разнестись слухи, что он вас узнал?

— Должно быть, через мистера Эпперли. Он больше всех был против меня.

— Итак, основываясь на том, что вы не были узнаны, вам возвратили свободу. Должно быть, горе сделало милорда снисходительным. Я полагаю, вы теперь поспешите поставить море или какую-нибудь другую грозную преграду между вами и Дэншельдом?

— Зачем мне это делать, сэр? Невинный человек не бежит, как преступник.

— Невинный! — повторил Герберт топом насмешки, если не презрения.

— Да, сэр, невинный.

— Рэвенсберд, — спокойно сказал Герберт Дэн, — не к чему вам фиглярствовать передо мною. Слов, сказанных вами на этом самом месте вчера утром и угрожавших мщением вашему молодому господину, было бы достаточно, чтоб повесить вас. Но…

— Вы считаете меня виновным, мистер Герберт? — перебил Рэвенсберд, подходя ближе и проницательно глядя в глаза собеседника.

— Я хотел прибавить, что со мною вы находитесь в безопасности, — продолжал Герберт Дэн, не обращая внимания на слова, которыми Рэвенсберд перебил его. — Я видел, что у вас вырвались эти слова в пылу гнева, и вы едва ли сознавали, если можно так выразиться, что я слышу их. Я жалел о вас в то время, чувствуя, что поступок капитана Дэна был непростителен, и, конечно, я не причислю себя к вашим обвинителям. Притом, если бы вас повесили на этом дубовом дереве, это не возвратило бы к жизни вашего господина.

— Сэр, — повторил Рэвенсберд самым обыкновенным тоном, — я спрашивал вас, считаете ли вы меня виновным?

— Какой излишний вопрос! Неужели вы думаете, что здесь есть хоть одна душа, которая не считала бы вас виновным, хотя вы успели освободиться?

— Извините меня, сэр, я спрашиваю, верите ли этому вы?

Герберту Дэну была неприятна настойчивость этого человека.

— Вы спрашиваете меня, считаю ли я вас виновным, когда я только сейчас сказал, что мог бы вас повесить. Считаю.

— Так зачем же вы не вешаете меня? — спросил Рэвенсберд.

— Я сказал вам почему. Я не имею желания сделать вам вред, и притом это не может принести пользу умершему. Но вы, конечно, виновны в некоторой степени. Может быть, не в умышленном убийстве; может быть, поскольку вы дрались так близко к краю утеса, падение было случайным.

Вид Рэвенсберда, когда он стоял перед Гербертом Дэном — смело, самоуверенно, ни один мускул в лице его не шевелился, голос не дрожал, а проницательные глаза смотрели независимо — немало удивлял этого джентльмена.

— Так позвольте же мне сказать, мистер Герберт, что я не виновен. Позвольте мне сказать вам еще более, сэр. Сказать?

— Ну? — отвечал Герберт, поднимая вопросительно глаза.

— Я думаю, что мог бы указать виновного. Я в этом уверен, как и в том, что мы стоим теперь лицом к лицу, сэр.

— Что это значит? — спросил Герберт Дэн после молчания, возбужденного сильным удивлением.

— Это значит именно то, что я говорю. Может быть, я ошибаюсь; я не имею доказательств, но я буду ждать. Я знаю одного человека, кроме меня, который злобствовал на капитана Дэна.

Герберт Дэн окинул говорившего взглядом с ног до головы, не зная, как понять его смелые слова и еще более смелое обращение.

— Я вижу, что вы считаете меня слишком смелым, сэр. Но когда невинного человека обвиняют в умышленном убийстве, ему можно извинить некоторую смелость в выражениях.