Евдокия Нагродская - Аня и другие рассказы

Она доверчиво протянула мне руки, и я помог ей выйти на дорогу.

Цепляясь за меня, она сделала несколько шагов, закусив губы от боли.

— Неужели нога вывихнута! — с отчаянием произнесла она. — Постойте… нет, нет! Ах, какое счастье! Я могу идти… только не скоро, а мне надо спешить, скорей, скорей, — заговорила она резко и глухо.

— Я понесу вас, — предложил я.

Она произнесла решительно: «Не надо».

И опять пристально, словно испытующе, посмотрела на меня.

В ее низком голосе прозвучала такая власть, что я сейчас же опустил руки, готовые подхватить ее.

Она оперлась на мою руку, и мы медленными шагами направились по дороге.

— Куда мне отвести вас? — спросил я после минуты молчания.

Вдруг она прижалась ко мне и, подняв на меня свои великолепные глаза, заговорила тихо и нежно:

— Хотите спасти меня? Спасти несчастную женщину от грозящей ей опасности — может быть, смерти… Если… если вы не поможете мне — я про… про… пропала!

— Конечно, я сделаю все, что вы хотите! Говорите, что я должен сделать? — сказал я пылко, взяв ее руку.

Ее рука сильно стиснула мою, и, еще теснее прижавшись ко мне, она заговорила дрожащим голосом:

— Мне негде спрятаться, а мне надо спрятаться… скорей… сейчас, иначе… Спрячьте, спрячьте меня где-нибудь! Где хотите! И чтобы никто не знал, никто не видел…

— Я вас спрячу у себя — идемте! — решительно проговорил я. — До моего дома недалеко.

Мы шли медленно.

Очевидно, каждый шаг причинял ей страшную боль и стоил больших усилий.

Она иногда останавливалась, закусив губы, слегка закинув голову, и ее рука судорожно, до боли сжимала мою руку.

Я… Я любовался этим страдальческим лицом и восхищался мужеством этой женщины.

Что если бы какая-нибудь из наших барышень или дам попала в такое положение?

С трудом мы добрались до калитки нашего сада.

Я протянул руку, чтобы позвонить.

— Ради Бога! — схватила она меня за руку, — не звоните! Меня увидят!

— Как же быть? Калитка заперта.

— Я спрячусь здесь в кустах. Тогда позвоните — вам отворят, вы войдете, отошлете прислугу и впустите меня.

Я повиновался.

Когда через пять минут я привел ее в столовую, она опять схватила меня за руку, когда я хотел зажечь лампу.

— Не надо, с улицы увидят!

— Здесь ставни — увидят только свет. Успокойтесь, отдохните — я хочу предложить вам чего-нибудь покушать.

— Да, да — дайте мне есть… я так хочу есть… и спать… Я так из… изму… измучена.

Она упала в кресло и закрыла голову руками.

Я зажег лампу.

Когда комната осветилась, она быстро встала и, хромая, подошла к зеркалу.

Долго стояла перед ним, пристально смотря на свое отражение. Поправила на голове платок, выправив кокетливо из-под него на лоб и на виски короткие завитки волос. Эти золотистые волосы, густые и вьющиеся, были у нее острижены и красивыми локончиками завивались из-под платка около ушей и на шее.

Заметив мой взгляд, она обернулась и заговорила смущенно:

— Вы удивляетесь, что женщина в моем положении еще может смотреться в зеркало? Я… я хотела видеть, как я выгляжу… после… после… этого ужасного случая…

— Но что случилось с вами?

— Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, — прошептала она, с мольбой складывая руки. — Будьте милосердны… будьте рыцарем до конца… Дайте мне опомниться, успокоиться… дайте мне… Я завтра, завтра все расскажу вам, а теперь… я… я…

Она закрыла лицо руками.

— Пожалуйста, успокойтесь, — взволнованно сказал я, — здесь, у меня, вы в совершенной безопасности; поверьте, что я не позволю никому обидеть вас. Отдохните, вот закуска. Попробуйте покушать.

— Да, да, я буду есть. Я не… не… ела уже со вчерашнего дня… только вчера кусок хлеба… Ах, вино… дайте мне вина. Может быть, у вас есть… — она остановилась.

— Чего вы хотите?

— Нет, нет… ничего… может быть, у вас есть чай? Так стакан чаю.

Она ела быстро и жадно и иногда исподлобья посматривая на меня.

При свете лампы я рассматривал это лицо с нескрываемым восхищением. Это лицо было поразительно красиво. Гордое, энергичное лицо. Пожалуй, очертания подвижных ноздрей красивого носа были немного резки, резки линии подбородка, но глаза были прекрасны, а между красиво изогнутыми губами сверкали ослепительно белые зубы.

Надо вам сказать, что тогда в моду только что стал входить так называемый style moderne, и ее худенькая, стройная фигура, казалось, выпорхнула из современной виньетки.

Поношенное, темное платье, как видно, было с чужого плеча, но это неуклюжее платье, состоящее из суконной блузы и ветхой юбки, не могло все-таки обезобразить этой фигуры. Руки ее были немножко велики, но тонки и изящны.

Когда первый голод был удовлетворен, она залпом выпила стакан вина, со вздохом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Я продолжал смотреть на это странно-красивое лицо — и она, словно почувствовав на себе мой взгляд, быстро выпрямилась и посмотрела на меня пристально. В ее глазах блеснул как будто испуг, она схватилась за ручки кресла, словно готовясь вскочить.

— Что вы так на меня смотрите? — резко, почти грубо спросила она.

— Простите, — смутился я, — я… видите ли я… я невольно залюбовался вами, не сердитесь за эти слова.

Это лицо менялось мгновенно. В эту минуту прищурились ее глаза, губы улыбнулись не то ласково, не то насмешливо.

— Даже теперь? Даже в этих лохмотьях? — спросила она, опуская ресницы.

— Я восхищаюсь вами, — воскликнул я пылко, — я восхищаюсь вашим спокойствием, вашим присутствием духа! Другая на вашем месте падала бы в обморок, в истерику, плакала бы… а вы… Ведь, наверно, с вами случилось что-то ужасное…

— Да, да ужасное! Такое ужасное… и мне надо спрятаться и потом бежать. Поймите — бежать!

— Куда? Отчего?

— Я все, все расскажу вам, все… Только, если можно, завтра — а теперь позвольте мне заснуть, я так ус… устала. Можно мне лечь тут? — указала она на диван. — Сюда никто не войдет?

— Нет, нет, я могу устроить вас гораздо удобнее. Вы ляжете у меня в спальне, а я здесь.

Она на минуту задумалась.

— Хорошо. Дверь спальни закрывается на ключ?

— Вы не доверяете мне? — с упреком сказал я.

— О, нет, нет! Могу ли я не доверять вам. Вам! Моему спасителю, моему доброму гению! — заговорила она восторженно, протягивая обе руки. — Я боюсь, что меня найдут, увидят…

— Кто?

— Ах, завтра… Завтра я все расскажу! Прошу вас, если хотите меня спасти, достаньте мне завтра платье. Хорошее, но не слишком нарядное… Вот такое, что носят на прогулку… с жакетом что ли… юбку подлиннее… я дам мерку… не можете ли и немного денег? И еще парик. Парик с темными волосами… От этого все зависит… зависит моя жизнь, — она с мольбою смотрела на меня, сложив руки.