Виктор Бейлис - Старик с розами. Рассказы… и другие рассказы

© Виктор Бейлис, 2019

ISBN 978-5-4496-2324-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бейлис Виктор Александрович

Родился в 1943 г. Закончил Институт восточных языков при МГУ по кафедре африканистики. Кандидат филологических наук.

Автор ряда книг по фольклору, литературе, религиям народов Африки. Переводчик, эссеист, литературный критик. Книги художественной прозы:

• Реабилитация Фрейда. Бахтин и другие. Завтрак на пленэре. Актеон. М.,1992

• Американское издание: «The rehabilitation of Freud. Bakhtin and others» (Transl. by Richard Grose). N.Y.2002

• Роман «Смерть прототипа, или портрет». М., 2005

• Английское издание: «Death of a prototype. The portrait. Transl. And with an introduction and afterword by Leo Shtutin. London, Anthem Press, 2017

Публиковался в журналах «Иностранная литература», «Знамя», «Звезда», «Новый мир», «Новое литературное обозрение», «Время и место», «Лехаим», сетевом издании «Букник».

Опубликовал статьи о современных русских поэтах в немецких литературных журналах.

В 1992 году переселился в Германию.

Читал курсы лекций во Франкфуртском и Байрейтском университетах.

Андрей Берсенев подыскивал себе съемную жилплощадь в Москве, и его привлекло объявление о двухкомнатной квартире в районе Замоскворечья. Этот район он знал и любил с детства и, даже живя вдали от этих мест, часто захаживал сюда – просто погулять и полюбоваться нерасхожими и незахватанными достопримечательностями, а то и ничем не знаменитыми уголками, переулочками, домишками. Подойдя к указанному в адресе дому, Берсенев почувствовал, что на него повеяло чем-то знакомым, как будто он бывал здесь прежде, входил именно в этот подъезд, подымался, сейчас скажу, на третий этаж без лифта, в девятую, кажется, квартиру. Он заглянул в свою записочку, там значилось: «Третий этаж, квартира номер девять». Дом узнавал Андрея и посылал ему теплое приглашающее дуновение. Андрей, как видно, тоже узнавал дом, но почему-то не мог совместить его с тем периодом своей жизни, в котором это место в Замоскворечье чем-то отмечено было в биографии Берсенева.

Андрей поднялся по лестнице, позвонил в знакомую, обитую тем же дерматином дверь и стал дожидаться, что и откроется эта дверь кем-то тоже знакомым. Но нет: на пороге стояла сухонькая старушонка, которую Берсенев никогда прежде не видел, в чем готов был чем угодно поклясться. Оба въедливо разглядывали друг друга, и старушка, по крайней мере, осталась, судя по всему, довольна. Берсенев заподозрил было, что хозяйка может оказаться впоследствии докучлива, но решил, что все будет зависеть от него самого: как поставит, как с самого начала заведется – без фамильярностей и при сохранении должной дистанции. Андрей сразу же отсек возможность обращения друг к другу на ты, узнал имя-отчество старушки и назвал свое. Цена была приемлема для обеих сторон, Андрея также устраивала необставленность квартиры, то есть полное отсутствие мебели. Сделаем совсем небольшой ремонт и обустроим все по-своему, удовлетворенно подумал он.

Берсенев быстро обо всем договорился с хозяйкой, назначили время, когда можно будет пригласить маляров, чтобы покрасить потолки и поклеить обои, кое-где заделать трещины в старых стенах, да и перевозить нехитрый скарб и некоторое количество новой мебели, в основном книжные полки.

Выйдя из уже снятой квартиры, Андрей вновь удивился тому, как хорошо он знает это место, как памятен ему именно этот дом, как узнаваем был вид из окон, к которым он только что подходил. Это не было подложным чувством deja vu, Андрей это точно знал, просто из его воспоминаний было почему-то вынуто главное: почему и у кого он бывал в этом здании, в этих двух комнатах с высокими потолками, с кем пил чай (а может, и что покрепче) на этой кухне.

Настал, наконец, день, на который Андрей после ремонта в квартире назначил переезд. На полу уже стояла кровать, и к ней вела узкая тропка, виляя между картонными коробками, в которые была упакована вся его библиотека. На кухне поставили холодильник и всю утварь. Оставшись один после отъезда грузчиков, Берсенев поставил на газ чайник и задумчиво выпил подряд две чашки чая.

– Нет, – решил он, – стол должен стоять в другом месте.

– А почему, собственно, в другом? И почему должен?

Сам себе ответил:

– Не должен, конечно, но прежде он стоял здесь. И так убедительно с достоинством, даже важностью укоренился именно здесь, будто на этом месте вырос, словно бы тут и родился, и был прежде маленьким и хрупким, а после стал массивным и торжественным, как патриарх во главе стола.

Да, так и подумал о стоявшем здесь некогда столе, как о главе семейства во главе стола. Кухня потребовала, чтобы главный предмет кухонной обстановки был помещен на привычное ей место, и Берсенев с готовностью выполнил ее повеление, поправляя положение ножек с точностью до сантиметра, хотя прежний стол был, кажется, больше. Ну, он ведь и жил здесь дольше, нашел объяснение Андрей – и внезапно успокоился, тут-то как раз и заметив, что до того был несколько взнервлен.

Наметив, где надо будет укрепить полки, Андрей достал дрель и дюбели, но прежде захотел повесить те немногие картины, которые ему в разное время дарили друзья-художники. Для первых двух небольших пейзажей он без всяких затруднений нашел место, но дальше начались просто мучения. Вот, казалось бы, подходящий уголок, но как только Берсенев прилаживал холст к стене, картина буквально с силой вырывалась из рук, давая понять, что не хочет занимать не свое место. В изнеможении Андрей примерил картину прямо напротив окна, и она вдруг словно бы прилипла к стене, причем заметно вильнув и приподнявшись на два сантиметра выше, чем наметил владелец. Она действительно повисла, как если бы села на заготовленный шуруп, хотя ни дрели, ни дюбеля, ни тем более шурупа Андрей в дело не запускал. Картина хотела находиться здесь.

– Боже мой, да она же здесь и была от своего рождения, – понял Берсенев, и ему сразу же все стало очевидно: прояснились в нем страшно мысли.

Он все вспомнил: эту квартиру некогда – очень давно – занимал художник К., ныне покойный, с которым Андрей приятельствовал несколько лет вплоть до самой его (весьма ранней) кончины, наступившей, по словам друзей, от передоза.

С этой минуты у Андрея больше не было никаких шероховатостей в отношениях с мебелью и недоразумений в процессе развешивания картин: от покойного К. у него было еще несколько работ. Он припомнил, где они обретались до того, как были подарены ему.