Мэри Уэсли - Разумная жизнь

— Привет, — сказал Бланко, глядя вверх.

— Привет.

Флора покраснела.

— Я не знаю, зачем тебе выходить в такую сырость, — сказал Бланко. — Мы бросили уроки музыки. А от разговоров на французском вряд ли Игорь завоет. А ты что, живешь тут?

Она возвышалась над ним на столе, и ему показалось, что она взрослая.

— Я здесь почти весь день. Я учу русский и математику. И составляю компанию мадам Тарасовой. — Она осторожно слезала со стола, чтобы не помять платье. — Я все еще сплю в пристройке, — сообщила Флора.

— Мы тебя никогда не видим, — говорил Бланко, уже понимая, что она совсем не имела в виду, что ее должны были видеть. — Тут вот осталось одно пирожное тебе…

— Правда мне? — Бледное лицо порозовело. — Вы оставили его мне?

— Ну, мадам Тарасова.

— О!

— У меня несколько пакетов для дам из „Марджолайн“. Ты поможешь Флоре донести их?

— Конечно, — сказал Бланко.

— Флора, снимай платье, я пришью еще одну пуговицу.

Он видел, как не хотелось ей переодеваться. Портниха сделала его с вырезом — каре, открывавшим ключицы.

— Для такого платья сейчас холодно. А если погода поменяется до школы, ты можешь надеть его на пикник.

— Какой пикник? О, я… — она прикусила язык, вспомнив, что надо быть благоразумной. — Ты мог бы отвернуться, пока я переоденусь?

— Хорошо.

Когда Бланко повернулся, она снова была в своем унылом свитере и твидовой юбке, вытянувшейся так, будто у девочки была большая задница. А у нее был очень аккуратный задик, он это увидел в отражении в оконном стекле.

— Ты не съела пирожное. Ешь.

Флора откусила, когда они стояли возле рабочего стола, наблюдая, как мадам Тарасова упаковывает заказы для дам, пишет счета и пришлепывает их к оберточной бумаге.

Пирожное отдавало кокосом, который она ненавидела. Она дала кусочек Игорю, усевшемуся на задние лапы, сверлившему ее черными глазами-бусинками. Игорь выплюнул его на потертый ковер. Они вышли на улицу с пакетами от мадам Тарасовой.

— Как заставить мадам Тарасову рассказать мне о революции? — Бланко испытующе посмотрел на свою спутницу.

— Игра к триктрак напоминает ей о хорошем, и иногда она рассказывает.

— А мы как раз не поиграли в триктрак. А как ты думаешь, если я смогу оторвать Космо от гольфа и приведу его сюда?

— Космо? — она подняла голову. — Ты приведешь?

— А почему бы и нет? Он ничего. Будет ли она говорить при нем свободно?

— Но не о революции. Она любит рассказывать, как она оттуда бежала. Она ненавидит бабуинство большевизма.

— И откуда ты знаешь такое выражение?

— Мой папа вычитал его в „Таймс“. Кто-то сказал, что это Черчилль придумал. Я рассказала мадам Т., и ей понравилось.

— А если я не стану трогать большевиков, она расскажет?

— О да. Царь, царица, красивые люди. — Флора изобразила мадам Тарасову. — Но ты будешь говорить со смешным акцентом, если станешь учить французский у мадам Т., — она засмеялась.

— Ничего не имею против, — пожал плечами Бланко. — А как она бежала?

— Она и ее муж…

— Она замужем? А где он?

— В Париже. Они бежали из Петрограда в Москву, потом в Киев, Баку, Одессу, в Константинополь, где застряли на несколько месяцев, потом Египет, Италия, Франция. На это ушло два года. Я все посмотрела по карте. Они сидели полуголодные. Она тебе все это расскажет. А я знаю наизусть.

— А что делает ее муж?

— Он таксист. Многие русские — князья, генералы, благородные люди работают таксистами в Париже.

Флора подбросила вверх пакет, который несла, и поймала.

— Правда?

— Все лучшие люди водят такси. Лучше водить такси, чем быть снобом.

Флора снова изобразила мадам Тарасову.

— И дай ей рассказать, как „оскорбляют“ нижнее белье.

— Нет, ты расскажи о нижнем белье. — Бланко вдруг ощутил неодолимое желание попугать ее, как пугал маленьких мальчиков в школе. Он подтолкнул Флору к стене.

— Давай, говори, — приказал он, возвышаясь над Флорой. Он понимал, руками, занятыми пакетами, будет трудно удержать ее в западне, зажал между колен своими ногами, как пришил. — Ну давай, рассказывай.

— Была зима и холодно, — поспешно заговорила Флора. — В Константинополе жена британского посла организовала сбор вещей для русских беженцев. Она купила егерского нижнего белья и послала его им. — Флора пыталась высвободиться, но Бланко не отпускал. — Мадам Тарасова отослала все это обратно с письмом, в котором очень благодарила, но сообщала, что никто из них не надевает никакого белья, кроме шелкового.

— Проклятая нахалка, — произнес Бланко, отодвигаясь от Флоры.

— А тебе нравится, когда кусаются штаны? Лови! — Флора кинула пакет, который держала, поднырнула под его рукой и унеслась по улице.

Бланко с полными руками смотрел ей вслед. Он не думал о русских беженцах и шерстяном нижнем белье, он об этом вспомнит позже, когда станет рассказывать про это Леям, Шовхавпенсам и Космо за ужином, чтобы посмешить их. Когда он прижал Флору к стене, ему очень хотелось, чтобы не было этих пакетов в руках. Ему хотелось взять ее за шею, положить большие пальцы на ямочки над ключицами, он ощутил, как над верхней губой выступил пот, и он почувствовал эрекцию.

Обнаружив дверь приоткрытой, Космо удивился, он толкнул ее и увидел Флору, сидящую на корточках посреди лестницы, ведущей к квартире мадам Тарасовой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Флора, удивленная не меньше Космо, ответила вопросом на вопрос:

— Почему ты не играешь в гольф?

— Отец занят, он беседует с другими отцами о том, как нас отправить в школу. Если там всеобщая забастовка, то поезда ходить не будут. — Космо поднялся на ступеньку и посмотрел вверх.

— Значит, ты можешь остаться в Динаре?

— Да они вернут нас, даже если придется идти пешком. А откуда ты знаешь, что я играю в гольф?

Флора не ответила, но натянула юбку на колени.

— А что ты делаешь? — Космо поднялся по лестнице. — Мне так надоел гольф, — пожаловался он. — Но я не говорю отцу.

— Я играю сама с собой, — натянутым голосом ответила Флора.

— В триктрак? — Космо заметил доску на ступеньке. — Играешь левой рукой против правой? А ты честно играешь?

— А зачем мне играть нечестно?

— Дай, я посмотрю.

— Нет, — Флора зажала кости и принялась все сгребать в коробку. — У Элизабет и Энн сейчас примерна. В комнате негде повернуться. Они ведь такие большие. — И Флора показала обеими руками размер бюстов голландок. Космо вспомнил, как они ездили в Сен-Мало за револьвером для отца. Тогда она держала руки так же, только чуть ниже, изображая живот жены хозяина кафе.

— А как жена твоего друга Жюля? — спросил он, усаживаясь на лестнице чуть ниже.

— Она уже похудела. Жюль говорит, что теперь он купит ей новые платья, а она принесла ему маленького ребенка.