Мэри Уэсли - Разумная жизнь

— Хорошо, только побыстрее. Так, вот это — лестница, — указал Хьюберт.

— Вижу, ступеньки.

— Лестничная площадка, — сообщил Хьюберт. — Спальни. — Он шел, открывая и закрывая двери быстрее, чем Космо мог заглянуть. — А там чердак, набитый старьем. Многое сгорело. Да, тут был пожар. Полдома сгорело. Кузен Тип не стал его восстанавливать, а разбил на этом месте сад и обнес его стеной.

— Хьюберт потягивал виски на ходу. — Ванная. — Он открыл ее, указывая стаканом. — Ванная комната, — добавил он по-французски.

— Но тут всего одна ванна. — Космо огляделся и увидел только большую одинокую ванну, на деревянной решетке — губку, мыло и фланелевый халатик.

Хьюберт закрыл дверь.

— Он убрал лишние пять; давай, спускайся, покажу кухню. Те пять он вкопал в землю в саду и устроил водопад на ручье. — Ф… Я нашел их там, они позеленели от мха. И никогда не догадаешься, что когда-то эти прудики были фарфоровые.

— Потрясающе, — покачал головой Космо. — Я хочу посмотреть. Золотые рыбки? — Он шел за Хьюбертом.

— Форель. Кухня, м… Я ем здесь.

— Очень демократично, — мрачно кивнул Космо.

— Вот и все, — сказал торопливо Хьюберт. — Как видишь, нет электричества, свечи и масляные лампы, нет телефона, вода из ручья. Извини, я не могу предложить тебе ленч, я здесь по-походному. Завтра уезжаю в Германию. Тороплюсь. Вот и все. — И он пошел к двери. Вон письма, полно дел.

Но Космо не двигался.

— Поскольку ты приехал на моей машине, — сказал он, наливая себе висни, — я подумал, что мы могли бы вместе вернуться в Лондон. — Тон его был дружеский, выражение лица довольно глупое.

— О нет, — сказал Хьюберт. — То есть, я хочу сказать, да. Это не…

— Где ты ее прячешь? — тихо спросил Космо.

— Прячу? Кого прячу?

— Флору. — Космо сел в кресло, вытянул ноги к огню, поставил перед собой бокал.

— А почему ты так решил? — Хьюберт благословил виски, которое помогло сдержать удивление в голосе. — Почему бы?.. Какая странная мысль.

— С каких пор ты носишь розовый банный халат?

— Джойс…

— Насколько мы оба знаем, Джойс носит розовато-лиловые, и сейчас она на Канарах с мужем Эрнестом. — Космо подался вперед, снова наполнил бокал Хьюберта. — Где Флора?

— Я не знаю, о чем…

— О чем я говорю. Садись, — велел Космо. — Ты врешь так же плохо, как и мой отец.

— А что твой отец?.. — Хьюберт выпил виски и сел.

— Я тебе расскажу. Мать Флоры, ну та дурная баба, написала моей матери письмо.

— Зачем?

— Похоже, Флора никого не знает в Англии, кроме нас в Коппермолте и своей школы. Миссис Тревельян написала, желая узнать что-нибудь о Флоре. Мол, она сбежала с парохода в Марселе и ни слуху ни духу. Подозревают, что, может, ее сдали в дом терпимости, она же доверчивая, но я помню, что ты, и это весьма любопытно, на пару месяцев затерялся во Франции. По сумме очков выходит, что Флора… Так где она?

— Смешно. — И Хьюберт, наклонившись вперед, подбросил полено в огонь.

— Насколько я помню, мы заключили договор поделиться.

— Тогда мы были мальчишками, — неуверенно проговорил Хьюберт.

— Но наш пол не изменился. Мы оба хорошо поработали с Джойс.

— О, — протянул Хьюберт, — Джойс.

— Ты женился на Флоре? — спросил Космо.

— Женился? О Господи, нет. — „Она отказалась, разве не так?“ — Я не могу себе позволить жениться.

— Я сильно подозреваю, что отец с ней в контакте, — хитровато сообщил Космо.

— Твой отец? Ну и насмешил, — расхохотался Хьюберт.

— Матери это не кажется смешным, — едва не задыхаясь, сказал Космо. — Не могли бы мы немного разбавить это, пока не напились?

Хьюберт осторожно налил воды.

— Ну расскажи, в чем дело с твоим отцом. — И он сел, улыбаясь. — Твой достойный папаша, генерал.

— О, это было черт знает что за Рождество. Полный блеск климактерического взрыва. Начиная с рождественского завтрака и до самых святок: вопросы тихим голосом, бормотание в сторону, намеки — и все это на фоне всеобщего рождественского подъема. Нельзя же портить праздник. Мэбс и я чувствовали себя совершенно несчастными. Да перестань ты улыбаться. Ты такой же дурной, как Нигел и Генри.

— Но это же смешно. Твой взрослый папа… как мог он…

— Перестань смеяться! Если я тебе скажу, что там что-то есть?

— Да ничего там не может быть.

— Да есть. Ни Мэбс, ни я не видели его таким пристыженным и виноватым. А мы уже наблюдали столько маминых атак по подозрению, но это…

— Но ему же около шестидесяти.

— Шестьдесят шесть.

— Ну и…

— Говорю тебе, когда мама обвиняла его, он выглядел очень пристыженным. Все началось с того, что отец подарил ей подарки, но такие, которых он никогда не выбрал бы сам. Потом она получила письмо от этой миссис Тревельян и стала думать о Флоре, вспомнила, какая она была в Коппермолте.

— Ну ей же тогда было всего пятнадцать.

— Она знает. Когда мать читала письмо, она вспомнила последний вечер, помнишь, когда девчонки нарядили Флору „роковой женщиной“. Мама дала понять, не употребляя самого слова, что Флора — проститутка. И отец вышел из комнаты, будто услышал телефонный звонок.

— О!

— А во время рождественской службы в церкви, когда Мэбс и Таши притащили своих детей, мать была очень рассеянная, она шептала что-то отцу, его шея стала совсем пунцовой. Я сидел как раз за ними. „Милли, тише. Ради Бога, заткнись“, — говорил он совсем не в рождественском духе. Но она не унималась. Все Рождество она цеплялась к нему, а он путался в ответах. И вел себя не как обычно — не смеялся над ней. А она, сто раз возвращалась к письму и к Флоре. „Это твоя подружка Роуз навязала ее нам, я никогда не имела никаких дел с Роуз”. А отец: „Так мы сейчас не ее обсуждаем”. И потом все дни она рычала, как Бутси на кость. „Когда я приглашала ее тем летом, я не думала, что она из этой породы девиц. А когда Мэбс и Таши одели ее, стало ясно, что она настоящая проститутка”. А ночами мать совсем извела отца. Никто не мог ничего с ней поделать. Отец пил больше обычного, набрасывался на графин с виски сразу после ужина. Потом, когда мы, слава тебе, Господи, шли спать, то слышали, как она вопила: „Ты встречался с ней в Лондоне! Перестань лгать! Я знаю, что ты встречался!”

И Хьюберт открыл рот.

— Отец сказал: „Если ты хочешь знать, да, я встречался”, — сказал ужасным ледяным голосом.

— И?

— Спал в своей гардеробной; он никогда этого не делал, разве когда болел. Он ведь обожает мать. День на святки был холодным, и они не разговаривали. Оба выглядели совершенно несчастными. Я вспомнил, как ты спешил, когда брал машину. Не очень-то похоже на тебя, и я решил проверить.

— Глупый старик, — сказал Хьюберт. — Он все выдумал. — И плеснул виски Космо и себе.

— Если он выдумал, — сказал Космо, — значит, ты ее прячешь где-то здесь. Где она? Наверху среди обгоревшего хлама?