Мэри Уэсли - Разумная жизнь

Флора не хотела вспоминать о Джойс, заводной или нет, она уже пожалела, что заговорила про это, и в квартире Хьюберта ее что-то тревожило. Она догадалась, что они с Космо делили Джойс, как договорились про нее. Когда они катили по загородной дороге к Грейт-Вест-роуд, Флора смотрела прямо перед собой.

Лондон остался далеко позади, когда Хьюберт сказал:

— Ну, чтобы выглядеть в Пенгапахе пристойно, я скажу, что ты моя двоюродная сестра.

— Но во Франции ты не беспокоился об этом.

— Пенгапах — другое дело.

— Я тебе не кузина. Почему не притвориться твоей сестрой? — Мы оба темноволосые. Так будет больше похоже на правду. — Флора презирала его за новое для него желание быть респектабельным.

Не обращая внимания на яд в ее тоне, Хьюберт заявил вполне серьезно:

— Я не могу жениться на сестре.

Флора, подчеркивая каждое слово, сказала:

— Я — не хочу — выходить — за тебя — замуж.

Хьюберт был снисходителен и терпелив.

— Ты передумаешь.

Вспомнив о своем воображаемом трио, Флора злобно спросила:

— Это еще почему?

Хьюберт промолчал.

— Мы туда надолго? — поинтересовалась она позднее.

— Нет. Но ты можешь остаться, если захочешь. Я поеду в Германию.

Она резко повернулась к Хьюберту.

— В Германию? Зачем? Что за дела у тебя в Германии?

Он рассказал ей про работу, она слушала с унылым лицом, а он расписывал свои перспективы. Это замечательный шанс, как раз такая жизнь, какую он всегда хотел. Он очень гордился собой. Значит, у него тоже секреты. И Флора сказала ровным голосом:

— Как тебе повезло.

Не обращая внимания на холодок, Хьюберт заметил:

— Куда лучше, чем в банке. Я раньше собирался тебе рассказать, но тебя не было, когда я вернулся… — Он не мог передать ей охвативший его ужас, когда обнаружил, что квартира пуста, и подумал, что Флора ушла от него. Он был рад, что теперь может ее упрекнуть, в то же время сознавая, что обманул Космо, он испытывал удовольствие от ее слов:

— Ты эгоистичное животное. — Он молча вел машину и вдруг подумал, а какого черта он тащит ее с собой? Разве он не мечтал, как, став хозяином Пенгапаха, в одиночестве будет осматривать его? Как вставит ключ в дверь и толкнет ее? А Флора — разве она ему не помеха?

А она в это время думала о том, что, если Хьюберт собирается уехать, не лучше ли сейчас же остановиться, вернуться в Лондон и найти работу, любую работу? Должна же быть какая-то, которую она сумеет делать? Кого я знаю, кто мне может в этом помочь? Она открыла рот, готовая сказать: „Останови машину, я выйду“, но продолжала молчать, боясь, что голос задрожит и выдаст ее безысходное отчаяние.

Она заснула и проснулась, когда Хьюберт остановился, чтобы, посветив фонариком, посмотреть на нарту.

— Где мы? — спросила Флора.

— Да почти приехали. Припоминаю дорогу, здесь очень хитрое место. Хочешь шоколада? — Он разломил плитку пополам и протянул ей. — Помолчи. Мне надо сосредоточиться.

Почувствовав, что ужасно проголодалась, Флора жевала шоколад, а Хьюберт ехал вниз по дороге, которая сперва вела в долину, а потом — на холм. Хьюберт бормотал:

— Направо, еще немного направо, налево, снова налево, вот тут пересечь, снова направо, налево, через грязь, здесь полянка, ага, вот и ворота.

— Ты можешь выскочить и открыть их?

Его голос звенел от восторга, Флора вышла из машины, разминая ноги после долгого сидения, открыла ворота, дав Хьюберту проехать, и закрыла их.

— Езжай, — сказала она. — Я пройдусь.

— Но уже темно.

— А вон луна. Поезжай, тут же близко.

— Действительно? Ты имеешь в виду…

— Да, — она хотела помахать ему, потом стала смотреть, как свет фар пляшет на деревьях. „Если бы я не спала, — подумала она, — я бы знала, далеко ли до ближайшей деревни. Я могла бы сейчас повернуться и уйти, но нет — чемодан в машине“.

Черный куб дома высился в лунном свете. Стоя на дивно подстриженном газоне, прислушиваясь к шуму моря, к шелесту листьев, треску сучьев в лесу, она улавливала пощелкивание остывающего мотора. После шоколада хотелось пить, но не решалась приставать к Хьюберту, она чувствовала себя сейчас лишней. Она заметила ручеек, он перетекал из одного прудика в другой, ниже и ниже по склону, к лесу. Флора села на корточки, сложила ладошки и, глядя на свое отражение, попила.

— Пошли со мной. — Хьюберт взял ее за мокрую руку и повел к двери, которая открылась в выложенную камнем комнату, и она вдохнула воздух, за многие годы пропитавшийся дымом.

— Смотри. — Он указал на зеркало в стиле Регентства над камином. По ободку зеркала были засунуты почтовые открытки, целая коллекция, в соответствии с датами. „Жди меня рано или поздно“, — гласили послания на английском, немецком, итальянском, французском, голландском, а в середине — на русском.

— И вот это, — прошептал Хьюберт, светя фонариком, — можешь прочесть?

На пыльной поверхности зеркала пальцем или чем-то еще были выведены слова, и Флора разобрала: „Добро пожаловать!“

— Какой же я был дурак, — вздохнул Хьюберт. — Я считал это таким забавным. И почему я был таким глупым?

Флора сказала:

— А вот на русском знаешь, что написано? „Будьте счастливы и благословит вас Господь“. Что-то в этом роде. Ну, с грамотностью не очень, конечно.

Хьюберт направил ей в лицо луч фонарика.

— Так ты меня обманула? — В голосе звучала злость и облегчение. — Ты обманула меня?

Флора оттолкнула его фонарик. Ей показалось, в их отношениях всегда присутствовал какой-то обман.

— Убери, уже светает.

— Я не думаю, что вот это приветствие „Добро пожаловать!“ мне. Как считаешь?

— Я думаю, вам обоим.

— Надеюсь, — Хьюберт стряхнул с себя мрачное настроение. — Не хотел бы я думать, что внес свой вклад в его кончину.

— Но ты же хотел его смерти, — ровным голосом сказала Флора, как о само собой разумеющемся факте. — Ну вот он и умер.

— И все потому, — начал вилять Хьюберт, — что у него не было друзей. Если бы у него были друзья, все было бы по-другому.

Флора скептически проговорила:

— Могло быть и по-другому.

Он засмеялся.

— Честно говоря, знаешь, чего мне хотелось? Чтобы меня пригласили сюда погостить, искупаться в ванной, где шесть ванн. Все это звучало так экзотично. Но сегодня утром, о Господи, должно быть, это было вчера, поверенный сказал, что полдома сгорело и ванная…

— Пять ванн зарыто в склоне, из них сделаны прудики, я сидела возле них, когда ты подошел ко мне.

— Довольно забавно. — На какой-то момент Хьюберт подумал, что мог бы задушить ее за открывшийся обман. — Тейт мне кое-что сообщил… о…

— Что? О чем?

Хьюберт захохотал.

— Он мне напомнил, что Пенгапах может перейти только моему наследнику мужского пола. Возможно, — сказал он, хихикая, — нам лучше пожениться и начать производить детей.