Мэри Уэсли - Разумная жизнь

Она предпочла бы не заметить, она намеренно смотрела в сторону.

— Да нет. — Она стала расстегивать его пижаму. („Только брови были похожи, все остальное — другое“.)

— Не надо, — выкрикнул Денис.

— А что в этом такого? — пробормотала она.

Денис зашептал, покрывшись потом:

— Где ты научилась этому?

— Да просто. Как-то само так вышло.

— Раньше ты никогда так не делала.

— Но мне хотелось.

— Из тебя вышла бы прекрасная потаскуха, — сказал он. Она знала, каприз кончился.

Во сне Денис держал ее уже не так крепко. Осторожно, чтобы не потревожить его, Вита вылезла из рваной ночной рубашки и, слегка потрясенная, пошла в свою постель и лежала без сна на прохладных простынях. Тот мужчина надул ее, и было опасно пробовать это на Денисе. Она заставила себя оборвать воспоминания и затолкать их глубоко в тайники памяти, откуда они уже не могли ее тревожить. Обычно ей это удавалось. Только случайно, в такой ссоре, как сегодня вечером, воспоминания вылезали. Однажды она решила для себя: что бы ни случилось, на первом месте — Денис, и ей перестали сниться кошмары. Она поклялась себе, что несколько месяцев проведет с ребенком. „Если бы мы отдали ее удочерить, — подумала Вита, — тогда бы мне снились кошмары про то, как я ее встречаю, я бы все время думала, какая она… А так, как теперь, — я знаю, как она выглядит, и в моей натуре нет ничего материнского“.

Милли Лей редко получала удовольствие от знакомства с людьми, особенно женщинами, которых ее муж знал в молодости. Ангус был крупный, уверенный в себе, красивый мужчина с громким и самоуверенным голосом. Он много поездил по свету, служил далеко от дома и, где бы ни появлялся, везде заводил друзей. Она вышла за него замуж в 1908 году, в восемнадцать лет, сразу после окончания школы. Ангус был на пятнадцать лет старше Милли, и у него было много друзей мужчин и женщин, интеллигентных, одаренных, очаровательных. Милли чувствовала себя немного ущербной. Ее возмущали холостяцкие годы Ангуса, и она побаивалась его друзей, ревновала к ним. Ангус не обращал ни малейшего внимания. Задумываясь об этом, он чувствовал себя даже польщенным, ревность Милли тешила его „эго“. Он понимал и то, что она, скорее всего, подружится с его друзьями, забудет о своих страхах перед ними, и все они объединятся в одну компанию против него же. Так что они станут больше ее друзьями, чем его. Он обожал свою жену, считал ее самой красивой женщиной, которую когда-то любил, а если подумать, то Милли была единственной женщиной, которую он любил. Было, конечно, много других женщин, но так, ничего серьезного, во всяком случае из-за них он не мучился бессонницей.

Космо и Мэбс наблюдали за реакцией матери, когда отец представлял ее, как они это называли, своим потерянным друзьям. Они ощетинивались, сплачивались вокруг матери и свирепо взирали на незнакомцев, которых представляли.

Космо пытался объяснить это Бланко, когда они гуляли по городу после ужина.

— Мы знаем, что ей нечего бояться. Отец в ней души не чает, но он дурак, он ждет, что она поймет, что между ним и этими женщинами ничего не было. Как раз женщин она и боится. Некоторые из них ведут себя так, как если бы…

— Что?

— Как если бы у них с отцом что-то было. Это нелепо.

— А может, и было?

— Откуда я знаю? Что касается мужчин, их она опасается из-за того, что боится показаться глупой. У отца есть друзья намного умнее его, и они думают, что женщинам надо просто уметь хорошо слушать. (Бланко засмеялся.) И ма совсем не такая уж хорошая слушательница. Она болтает, из-за того что нервничает, — сказал Космо.

— Хотел бы я болтать, когда нервничаю. А я немею.

— Но сегодня, — воскликнул Космо, — ты заметил? Когда ее представили баронессе и ее пяти амазонкам, ма была такая веселая, радостно приняла приглашение к их столу. Так что их семь и нас шесть — ужас!

— Нас будет тринадцать.

— А ты суеверный?

— Да простая арифметика.

— Удивительно! — воскликнул Космо. — Она держалась неожиданно. Совсем непохоже на нее. Обычно уходит неделя, чтобы она достигла такой стадии.

— Ты заметил, как баронесса сказала: „Давайте восполним потерянные годы, и пусть наши дети познакомятся“. Ты как думаешь, ей столько же лет, сколько твоему отцу, или просто так кажется?

— Ну даже если…

— Она толстая.

— Ну это мою мать не обескуражит. Она будет все время думать, что из этой кучи жира выглядывает малышка Роуз.

— Твой отец говорил так, как будто ее муж был его большим другом…

— Этим мать не проведешь. Нет, я думаю, тут что-то еще, все дочери и только один сын.

— Причем, некрасивые дочери, — согласился Бланко.

— А Мэбс — сногсшибательная.

— Почему ты мне не говорил про это? — удивленно спросил Бланко.

— Потому что у тебя никаких надежд. Мэбс семнадцать.

— А ее подруга?

— То же самое.

— А ты думаешь, барон и баронесса все время делали попытки: оп, оп, оп, оп, оп — пять маленьких девочек, потом о-оп — и наконец — они сделали сына Феликса; ура и можно остановиться? — спросил Бланко.

Космо и Бланко толкнули друг друга плечом и расхохотались. Успокоившись, Бланко сказал:

— Я думаю, твоя мать поняла, что если мы пересядем к голландцам, то уберемся подальше от той противной пары за соседним столиком, которая так ругала своего ребенка.

— Ах да. Я тоже кое-что уловил. Они говорили, что у нее угри. Бедняжка. Да, Элизабет, ну старшая из голландок, играет в триктрак, и все они — в теннис. Кажется, они не буки и не задаваки. Одна спросила, почему мы не ходим танцевать в казино. Похоже, возраст не имеет значения. Вот все пойдем и потанцуем.

— Танцевать? — в голосе Бланко послышалась заинтересованность.

— А ты умеешь?

— Немножко, — кивнул Бланко.

— Если хочешь познакомиться с Мэбс, тебе надо уметь танцевать.

— Да я умею. Посмотри, как я отплясываю чарльстон. — И Бланко принялся подпрыгивать и извиваться на тротуаре. — Давай, Космо, танцуй!

— Перестань. Сейчас соберешь толпу. Заткнись же, — шипел Космо, обеспокоенный весельем друга.

— Да не будь ты таким уж англичанином, — танцуя, пропел Бланко.

Космо почел за благо удрать и рванул с места.

Бланко подпрыгивал и приседал, вытанцовывая фигуры на песне. Он напевал мелодию, которую слышал, когда видел, как Джек Бучанан танцевал с Элси Рэндолф. В своем ликующем танце он продвигался к волнам, взбивая песчаные облака. Бриз с моря неприятно раздражал глаза, трепал волосы. Он воздел руки к небесам и завертелся в экстазе.

Наконец Бланко остановился, он был один на пляже, стоял и смотрел на огни города, отражающиеся в воде, на цвет волн, освещенных луной. Они серебряные или изумрудные? А море черное или зеленое? Облако наплыло на луну, стало прохладно, и Бланко повернул обратно. В этот момент он увидел Флору.