Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка

«Стефани бы тебя не отпустила. Никакого выбора у тебя не было, потому что она знала, что ты никогда ее не оставишь. Но Стефани должна была удостовериться в этом. Испугавшись, что ты влюбишься в меня, она решила действовать быстро. Стефани позаботилась о том, чтобы ты сделал выбор до рождения ребенка. Потому что потом ты мог бы дрогнуть. Мог бы понять, что есть кто-то, кому ты нужен больше, чем ей. И ты мог бы уйти. Вот почему она должна была избавиться от меня. Если бы ты увидел сына, то захотел бы остаться с ним. Стефани была напугана. Она не верила, что ты любишь ее достаточно сильно, и поэтому сделала то, что сделала. Я не испытываю к ней ненависти. Только жалость. И не из-за ее болезни. Из-за того, что она не доверяет единственному человеку, который всегда будет ее любить. Даже если бы ты захотел быть со мной, ты бы ее не бросил».

— Каждый день в течение последних восьми лет я вспоминал твое лицо, твой голос, когда ты умоляла меня не делать того, что я сделал. И это разъедало меня изнутри. Я хочу, чтобы ты это знала. Я не мог забыть об этом. И всякий раз, когда я слышал о тебе, виделся с твоими родителями или Корди, на меня обрушивался груз вины за то, что я сделал. Я знал, что ты сильная, и все равно ненавидел себя за содеянное.

— Все в порядке, — говорю я, разрушая чары забвения, позволяя остаткам боли развеяться, когда я возвращаюсь в мир реального. — Я понимаю. Тебе следовало бы сказать мне это тогда, но теперь я знаю. Я понимаю. И все в порядке.

— Правда? — Мэл поворачивается ко мне.

— Да, — отвечаю я. — Я все понимаю, и поэтому теперь могу смириться. — Я закрываю глаза. — И сейчас это неважно. Уже ничто не важно.

Мэл обнимает меня, и я вижу отметину у него на груди — красный след от моего укуса. На спине у него, должно быть, глубокие царапины. Я оцарапала его до крови. Стефани их увидит. Она увидит их и узнает, что случилось. Я не хочу, чтобы она знала. И я не хочу, чтобы Кейт коснулся моего тела и узнал. Я не хочу, чтобы кто-то знал. Чтобы кто-то стал частью того, что мы сделали. Это наше деяние. Наше и только наше.

«Я не хочу всего этого, — думаю я. — Я хочу, чтобы все было нормально».

Мэл прижимает меня к себе, баюкает, успокаивает.

Вот почему сейчас Мэл нужен мне.

— Мне так жаль, — шепчет он. — Так жаль…

Он не просит прощения за то, что случилось восемь лет назад. Он говорит о том, что случится теперь.

Умрет.

Мое сознание трещит по швам, боль разрывает меня на части, слезы градом катятся по щекам, я громко кричу, кричу и не могу остановиться:

— Лео, мой сын, мой малыш, радость моя… Он умрет…

Я цепляюсь за Мэла, горе накрывает меня с головой, словно цунами, боль раскалывает мое сердце, четвертует мой разум.

— Лео умрет…

— Я знаю, — шепчет Мэл, баюкая меня, точно ребенка. — Я знаю, знаю, знаю, знаю, знаю…

Мама и папа заходят первыми. Держась за руки, они открывают дверь и входят в палату. Я впервые в жизни вижу, как они держатся за руки. Я знаю, что мои родители любят друг друга, но сейчас они первый раз открыто демонстрируют эту любовь. Они все время бранятся. Злятся друг на друга, ругаются на людях. Так у них заведено. Собственно, удивительно, что они ни разу не поскандалили за последние десять дней. Самый долгий срок без скандалов на моей памяти. Они редко проявляют любовь.

Через какое-то время они выходят. За руки уже не держатся: голова мамы на плече у папы, папа обнимает ее. Они поддерживают друг друга. Не глядя ни на кого, они выходят в коридор и сворачивают за угол, словно исчезая, переходя в иной пласт реальности прямо у нас на глазах.

Корди следующая.

Она берет с собой «свою свиту», как она их частенько называет, — Джека, Риа и Рэндела. Протянув руку к дверной ручке, Корди оглядывается на меня. У нее красные от слез глаза, лицо искажено горем. Я знаю, о чем она сейчас думает. На ее месте, будь я матерью здоровых детей, я думала бы то же самое: «Мне жаль, что такое происходит с тобой, но я счастлива, что мои дети здоровы, и я ненавижу себя за то, что радуюсь этому». Я не хочу, чтобы моя сестра винила себя за такие мысли, для нее это все и так ужасно. Я улыбаюсь ей, показывая, что знаю: это не ее вина. Я никогда не буду сердиться на нее за то, что у нее есть все, что было когда-то у меня. В ответ Корди прижимает пальцы к губам и посылает мне воздушный поцелуй. Она ведет себя так, потому что моя сестренка никогда не сдерживает эмоции. Она всегда выражает свои чувства.

Я улыбаюсь ей еще шире. Корди открывает дверь и входит в палату.

Потом они выходят, у Корди и Джека на руках по ребенку. Двойняшки прячут лица, уткнувшись носами в ямку между плечом и шеей того, кто несет их, и плачут. У их родителей красные от слез глаза. Они ни на кого не смотрят, выходя в коридор. Джек и Корди сворачивают за угол и исчезают, как мама и папа.

Эми следующая.

Труди, оцепенев от ужаса, стоит на месте. Она вжалась в стену, страх написан на ее немного мальчишеском лице. Труди знала Лео с тех пор, как ему было пять лет. Ей никогда не нравились дети, Лео почувствовал это и приложил немало усилий, чтобы подружиться с ней. Они хорошо поладили, ведь их объединял серьезный подход к жизни.

Эми, глядя куда-то в сторону, протягивает Труди руку, но тут понимает, что идет к палате одна. Она оглядывается. Труди отчаянно трясет головой. Эми улыбается ей, нежно и чутко, как всегда, и поднимает руку, так что звенят ее многочисленные браслеты. Успокоившись, Труди выходит вперед, словно строптивая лошадка, которой шепнули волшебное словечко на ухо. Она берет Эми за руку, и они входят в палату.

Они все еще держатся за руки, выходя оттуда. В глазах Эми — ни слезинки, но я достаточно хорошо знаю ее и понимаю, что сейчас она держится так лишь потому, что не хочет устраивать при мне истерику.

Они с Труди уходят в то пространство уже-попрощавшихся, где теперь все остальные.

Мэл и тетя Мер направляются к двери, в то же мгновение Кейт встает со стула. Я удерживаю его. Кейту хочется, чтобы тягостное ожидание завершилось, чтобы можно было войти в палату и сказать то, что должно быть сказано, но ему придется еще немного подождать. Он отец Лео, и правильно, что голос Кейта будет предпоследним из тех, что услышит в своей жизни мой малыш.

Мэл собирается с духом. Он сейчас чем-то похож на человека, который должен спрыгнуть с самолета без парашюта. Мэл глубоко вздыхает, смотрит на дверь и приобнимает тетю Мер за плечи, входя в палату. Я почему-то вспоминаю, что в детстве иногда называла тетю Мер «моя веселая тетушка», а она улыбалась мне, будто я знала секрет, известный лишь нам двоим. Я перестала так называть ее только потому, что мама сказала, что это звучит как-то двусмысленно, будто тетя Мер — алкоголичка.