Элизабет Питерс - Обнаженная дважды

Всю Америку вдоль и поперек пересекают маленькие странные дороги, ведущие в никуда. Узкие, изборожденные глубокими колеями, скользкие от ледяной шуги зимой, спрятавшиеся в сорняках летом, они оплетали виднеющиеся вдали лесистые горы и заросшие ежевикой окрестности и неожиданно заканчивались без всякой видимой причины в глухих, безлюдных районах. Иногда то тут, то там появлялись свидетельства того, что они все же использовались: ржавая банка из-под пива, кусок пластика, несколько разбросанных кирпичей от давно покинутого человеческого жилья…

Как раз в конце такой дороги и была обнаружена машина Катлин Дарси. Участникам поисков понадобилась почти неделя, чтобы ее найти, потому что не было никакой разумной причины, по которой она или кто-нибудь вообще мог бы забраться сюда. Несколько дней бушевавшего затяжного дождя скрыли все следы, ведущие в обоих направлениях — к месту, где была найдена машина Катлин, и от него. Дождь к тому же вызвал бурный рост всякого рода растений, что соответствовало времени года — ранней весне. Поисковые партии рассеялись вокруг брошенного автомобиля, проклиная растущий везде ядовитый плющ и шипы ежевики, весьма напоминавшие колючую проволоку, стараясь не терять бдительности, чтобы не быть застигнутыми врасплох потревоженными ими медведями или неистовыми енотами. Они обнаружили именно то, что и предполагали, — ничего. В непролазных зарослях, покрывавших склоны гор, испещренных пещерами или заброшенными шурфами шахт, тело погибшего человека многие годы могло пролежать незамеченным — по крайней мере людьми. Здесь же жили черные медведи, лисы и дикие собаки. А также летали канюки. Недалеко от места, расчищенного от зарослей, шумела вода, перебрасываясь через взлобок, образованный валунами, в своем беге к далекой реке. Раздувшийся от дождей поток мог бы унести и более тяжелые предметы, чем тело изящной женщины.

Вполне вероятно, что Катлин Дарси предприняла некие шаги для того, чтобы ее тело никогда не нашли. Среди бумаг, обнаруженных в ее сумочке, лежала одна, которую можно было истолковать как ее последнее послание людям.

— Похоже на поэму, — сказал позднее один из участников поиска жадной до новостей толпе, собравшейся в гриль-баре «Элит».

— Записка была написана ее почерком, однако шериф сообщил, что она этого никогда не писала. Катлин попросту срисовала несколько слов на иностранном языке. Может быть, на греческом.

— Латинском, — поправил эрудит из слушавшей его толпы.

— Латынь, греческий — какая, к черту, разница. По мне, так это греческий, — закудахтал рассказчик. — Ей было страшно умирать.

— Не знаю никого, кого бы привела в восторг мысль о смерти, — сухо заметил эрудит. — Но на ее месте я бы долго об этом не задумывался. Сколько она получила за свои книжки — миллион, два?

Человек пожал плечами, рыгнул и выдал эпитафию Катлин Дарси:

— Она была странной женщиной.

Такая же мысль промелькнула, хотя и очень смутно, в мозгу Кристофера Даули, наблюдавшего, как его клиентка пробирается к заказанному им столику в «Зеленой таверне», что он сделал с большой неохотой. Крис ненавидел «Зеленую таверну». А Жаклин Кирби нравилось бывать в ней, и он уступил бы ее желанию, даже если бы она и не была его любимым клиентом, потому что Крис был одновременно и литературным агентом, и джентльменом. (В противоположность общепринятому мнению многих авторов, эти две категории часто совпадают.)

Писатели постоянно (причем в большинстве случаев небезосновательно) жалуются на плохую оплату их литературного труда. Стандартная ставка литературного агента составляла десять процентов от этой суммы, то есть не так много. Но десять процентов от заработка Жаклин, автора двух бестселлеров, составляли значительную сумму — из причин, по которой она была любимым клиентом Криса.

Иногда ему казалось, что это единственная причина. Жаклин зачастую просто приводила в ярость своим поведением. Взять, к примеру, ее манеру одеваться. Крис был тихим человеком с консервативными привычками в поведении и манере одеваться, предпочитающим оставаться незаметным. Появиться на людях вместе с Жаклин — без всяких сомнений — означало оказаться в центре всеобщего внимания. То, во что она вырядилась сейчас, было самой яркой и кричащей одеждой, которую он когда-либо видел.

Мантия, окутывающая ее фигуру от шеи до лодыжек, приводила в смущение вихрем изумрудных красок моря, зеленых и синих, бледно-лиловых и серо-ледяных цветов. Она была покрыта перьями, блестками, вышивкой и другими непонятными и неразличимыми издали штучками. А ее шляпа! Жаклин просто помешалась на шляпах с тех пор, как ее книга попала в список бестселлеров «Таймс». Это сооружение было пурпурного цвета. Двадцатисантиметровый край изгибался под бледно-лиловыми и бирюзовыми перьями, под которыми почти не было видно темных очков, закрывавших верхнюю часть лица Жаклин. Пурпурные перчатки и несколько золотых браслетов дополняли ансамбль. Другие экстравагантные предметы скрывались пока шляпой и плащом. В светлом помещении в стиле «кантри», придающем ему сельский шарм, она выглядела так странно и чужеродно, как выглядел бы… Крис не мог даже подобрать подходящее сравнение. Он был литературным агентом, а не писателем.

Жаклин, очевидно, мало что было видно из-за темных очков и шляпы, однако она добралась до столика, запнувшись всего несколько раз. Метрдотель помог ей усесться в кресле; на его лице не прекращалась борьба восхищения и ужаса. Он быстро ретировался. Жаклин напряженно всматривалась из-под свисающих со шляпы перьев. Очаровательная улыбка изогнула ее широкий рот.

— Дорогой!

— Оставь это. — Крис снова сел. Он был недалек от того, чтобы запечатлеть на ее лице целомудренный поцелуй, обычный в богемной среде, однако боязнь запутаться в накидке, не говоря уже о шляпе, заставила его подавить в себе мимолетный порыв.

— Терпеть не могу твои выкрутасы, — добавил он брюзгливо. — И кто же ты сегодня? Джеки Кеннеди, Джоан Коллинз, Майкл Джексон?..

— Ты быстро подрезал мне крылья! — Жаклин прижала руку в пурпурной перчатке к своей вздымающейся груди. — Ты знаешь, что у меня свой, не похожий ни на кого стиль, а также то, почему я себя так веду.

Грациозным жестом она высвободилась из-под накидки. Та соскользнула с плеч на спинку стула, произведя впечатление упавшей с небес радуги расстелившейся на несколько квадратных метров прежде чем Жаклин сгребла ее и запихнула под стол. Платье на ней оказалось более сдержанным: темно-фиолетовый шелковый креп, подчеркивающий ее очаровательный торс, украшенный набором золотых цепочек, присущих скорее приданому богатой леди из африканской страны Убанги.