Тереза Ревэй - Твоя К.

— Это из-за французской грамматики. В единственном числе эти слова склоняются по правилам мужского рода, а во множественном — женского.

— В самом деле? — удивился он. — Надо быть французом, чтобы придумать подобное. Что-то обещающее, не так ли?

Гарсон принес две порции водки с водой в шарообразных бокалах.

Напиток завораживающе искрился.

— Вижу, вам уже лучше. Это эффективное средство.

— Против чего? — удивилась она.

— Против всего, что вас печалит, от чего вы желаете освободиться. Как волшебная палочка.

— Я не верю в волшебную палочку.

— Вот тут вы не правы. В чудеса надо верить.

Думая, что он над ней смеется, Ксения рассердилась. Но когда он с улыбкой поднял бокал, чтобы чокнуться с ней, она была поражена искренностью его взгляда. Не в силах сдержать дрожь в руках, она словно в первый раз по-настоящему принялась рассматривать густые черные волосы с непослушным вихром, который спадал на лоб, правильные черты лица, волевой подбородок, полные губы. Одет он был во фланелевую куртку с деформированными карманами, белую рубашку с мягким воротником, галстук с небрежно завязанным узлом. Чуть опираясь на стойку бара, он словно находился в гармонии с самим собой. Глядя на него, Ксения легко забыла про царившую вокруг суматоху, свою головную боль, которая сдавливала виски, и поняла, что ей нравится его взгляд. Она знала достаточно русских мужчин, таких как Василий, которые пытались ухаживать за ней, но находила в них некую обреченность, такую же, как у нее самой.

Русские эмигранты редко завязывали отношения вне своей общины. Боясь потерять свой некогда высокий статус, находясь в нищете, под влиянием православной религии, они женились в основном на своих соотечественницах, воспитывали своих детей в любви к вечной России, убеждали их в скором возвращении домой. В глубине души Ксения ничего хорошего не ожидала от такой жизни, хотя никогда не говорила об этом вслух. Слыша, как русские представляют себе будущее, она удивлялась той пустоте, которая была в ней и заставляла ее чувствовать себя эмигранткой вдвойне. «Я как выжженная земля», — с горечью думала она о себе.

Рассматривая незнакомца, Ксения представила, что он не просто так появился в ее жизни. Но разве можно верить подобным предчувствиям? Абсурд. Просто она хотела куда-то убежать от теперешней жизни и где-то спрятаться. Ксения была фаталисткой и полагала, что Провидение специально предоставляет людям свободу выбора, тем не менее неизбежно ведя их навстречу судьбе. Теперь она уже ругала себя за то, что позволила ему убедить ее сесть рядом. Правильно говорили на уроках хороших манер: незнакомцы опасны, правда, необязательно так, как об этом принято думать. Ей следовало бы тут же уйти, не называя имен, но она все смотрела на него, потому что хотела думать, что еще есть время все изменить, что ни в ее сердце, ни в ее жизни нет места для этого мужчины. Ведь она всегда полагала, что любимого мужчину сможет выбрать самостоятельно, без навязывания со стороны, даже со стороны судьбы. Но разве она не сама пришла в сердце Монпарнаса тихой парижской ночью в поисках беспутной сестры на встречу с молодым немцем, который смотрел на нее пристально и озабоченно? Позднее, когда няня, уперев руки в бока, строго спросит ее, как она могла довериться совершенно незнакомому мужчине, Ксения ответит, что руководствовалась предчувствиями.

Она еще почти ничего не знала о нем, кроме рода его деятельности и родного города, однако догадывалась, что он образован, великодушен без манерности. Последнее качество ей казалось наиболее ценным, так как именно оно было более всего неожиданным и редким. Большего ей и не требовалось. Достаточно того, что он просто сидит рядом. Широкоплечий, длинноногий, хорошо сложенный, он сильно отличался от французов, всегда казавшихся Ксении слишком тщедушными. Не то что жители Севера.

Что будет дальше, она не знала и просто наслаждалась вечером, сидя на высоком табурете бара с бокалом в руке. Впервые за долгое время она не думала о страхе перед завтрашним днем, о холоде, от которого мерзла спина. Она испытывала очаровательную легкость, разговаривая с ним без всяких обязательств, не зная о собеседнике ничего, не пытаясь приручить его или самой стать его пленницей. Она предугадывала любые его движения, его манеру подносить бокал к губам, доставать сигарету из смятой пачки, лежащей на стойке, не вздрагивать, когда сзади раздавался оглушительный смех. Его стоило послушать. Ей хотелось закрыть глаза, замолчать и только ощущать его присутствие рядом с собой.

Время шло, и ей пришлось сказать, что она должна продолжить поиски сестры. Он предложил проводить ее в сторону Сен-Жермен де Пре. На тротуаре фонари рассеивали темноту кругами света, а фары автомобилей делали то же самое с шоссе. Бродячая собака, вытянув морду и подняв хвост, бежала вдоль домов. Время от времени до них долетали пьяные голоса.

— Я заменяю ей и отца, и мать, — рассказывала Ксения, удивленная чувством облегчения. — Маша очень хорошо помнит время, когда жизнь была спокойной, а будущее предопределено. Она не прощает мне ничего.

— По крайней мере она не обвиняет вас в том, что пришлось эмигрировать? — удивился он.

— Нет, но она чувствует себя потерянной, потому что была создана для счастья, которое у нее украли.

— Каждый из нас отвечает за свое счастье сам. Право на счастье не дается от рождения. По-моему, счастья можно добиться только путем отказа от многих радостей.

— Как вы строги! Значит, надо от всего отказываться и постоянно чем-то жертвовать? Такие люди, как Маша, думают по-другому. Они не будут бороться за счастье, так как принимают его как должное. Маша успокоится только там, где ей безопасно и хорошо. Она не выносит, если кто-то не любит ее. Наша мать была просто воплощением доброты, а отец обожал младшую дочь и прощал ей все. Я строгая, жесткая и часто слишком требовательная.

— Кажется, вы сгущаете краски. Вы привезли ее сюда в целости и сохранности. Она должна быть благодарна вам за это.

Ксения пожала плечами.

— Русские сентиментальны, знаете ли. Но меня почему-то меньше всего волнуют душевные переживания. Шантаж и аффекты тоже не имеют для меня никакой ценности. Вот в чем проблема Маши. Она не уверена в моей любви, считает меня безразличной и жесткой.

— Но вы же не такая. Уверен, что вы любите свою сестру.

Она посмотрела на него насмешливым взглядом.

— Я отвечаю за Машу, рискнула бы своей жизнью, чтобы защитить ее, но люблю ли я ее? Не знаю. У меня просто не было времени задаваться подобными вопросами. В любом случае, от меня этого и не требуется, правда?

Такая откровенность удивила Макса. Они разговаривали уже больше часа, и молодая незнакомка казалась ему и странной, и суровой. Никто еще не приводил его в подобное замешательство.