Габи Шёнтан - Мадам Казанова

— Месье Ладу, — начала я решительно, — мне тоже нужно выбраться отсюда. Если я смогу убедить Мориса уехать, вы обещаете помочь мне? Я отвезу Мориса в Англию, если вы подскажете, конечно, как это сделать. Мы можем пожать на этом друг другу руки?

И тут мне снова припомнился наш разговор с Уилберфортом. «Честное слово?» — сказал он мне в тот раз с улыбкой.

— Честное слово? — повторила я сейчас его слова и протянула Ладу руку.

Он крепко пожал ее.

— Если вы справитесь с этим, Феличина, можете рассчитывать на вечную мою благодарность.

— Сначала мне понадобится ваша помощь, а с благодарностью можно подождать, — сказала я серьезно. — Сейчас я поднимусь к Морису. Мы будем готовы отправиться еще до рассвета.

Ладу выпрямился.

— Я пока все подготовлю. К рассвету я вернусь.

— Мне понадобится мужская одежда, лучше всего матросская куртка и шапка. И имейте в виду, что Малышка обязательно поедет со мной.

Уже на пороге Ладу кивнул и задул свечу.

Поднимаясь по лестнице, я в какое-то мгновение заколебалась, но тут же отбросила сомнения и заставила себя ни о чем не думать, особенно о том, что произошло. Когда я открыла дверь, Морис сидел за столом, уронив голову на руки, он даже не взглянул на меня. Может быть, не слышал, как я вошла? Я подошла к нему.

— Морис, — прошептала я и провела рукой по его волосам. Он вздрогнул и посмотрел на меня так, словно я была призраком. — Мы должны ехать, — сказала я мягко.

— Мы? — переспросил он, словно сомневаясь в том, что правильно расслышал.

— Да, мы. Я поеду с тобой. — Я наклонилась и поцеловала его в бледные губы. В этот момент отчаяние охватило меня с новой силой, и я прижалась к Морису. Главное — не думать о прошедшем! — Ты и я, — шепнула я, — едем в Англию. — Я погладила ладонями его удивленное лицо и сказала то, что было невинной ложью: — Там мы с тобой сможем начать жизнь сначала.

Морис обвил меня руками и приник ко мне, словно утопающий; его обмякшее тело дрожало. А я все целовала и целовала его. Только не думать о том, что произошло! От моих поцелуев в нем просыпалась сила. Я принялась расстегивать его рубашку, под которой показалась нежная, молодая кожа. Не надо думать о разрыве с Наполеоном! Мои губы пощипывали его ухо, плечи, грудь. Забыть все, что произошло, выбросить из головы прошлое! Мое возбуждение передалось ему, и мы стали раздевать друг друга. Затем я увлекла его к постели и прижалась к его неопытному телу. Не думать о прошлом! Под конец Морис заплакал, и на меня закапали его слезы, слезы облегчения и восторга. Я гладила его, и он постепенно приходил в себя. Скоро его дыхание стало глубоким и ритмичным, он успокоился и погрузился в сон. Я тоже почувствовала облегчение. Мне не удалось сдержать себя, и я тоже испытала наслаждение, но оно было мимолетным и не столь жгучим.

Теперь, когда сердце перестало бешено колотиться, ко мне вернулись мои беспокойные мысли. Я снова ощутила тот прежний озноб, правда, теперь моя голова оставалась совершенно ясной. Внизу скрипнула дверь. Вероятно, Ладу уже вернулся. Я села — пора было действовать.

Поднявшись с кровати, я наскоро оделась и, осторожно ступая босыми ногами, стала спускаться по лестнице. Я нашла Ладу в пекарне. Он разложил на запорошенном мукой столе карту и сейчас отсчитывал из кошелька монеты. В ответ на его вопросительный взгляд я кивнула.

— Все в порядке. Через час мы будем готовы отправиться.

С чувством огромного облегчения, едва ли не со слезами на глазах Ладу стал произносить слова благодарности, но я прервала его:

— Вам удалось достать для меня какую-нибудь мужскую одежду?

Он указал на стул, где лежали черные поношенные брюки, темно-синяя блуза и кепка; на полу были грубые башмаки и брезентовый мешок.

— Отлично, — сказала я. — Теперь мне не хватает только ножниц и зеркала.

Ладу пошел за ними, а я тем временем примерила брюки; они были великоваты, зато блуза оказалась в самый раз. Используя принесенные ножницы и кусок зеркала, я наскоро и довольно коротко — выше ушей — обрезала волосы и надела кепку. Свои роскошные длинные волосы я скрутила в жгут и бросила под стол. Ничего, главное — ни о чем не думать! Из зеркала на меня смотрело странное безволосое существо с торчащими из-под кепки ушами. Я походила на тощего тринадцатилетнего подростка. Вид у меня был ужасный. Я попыталась соорудить что-то вроде челки, но тут же отказалась от этой идеи — на дамское тщеславие просто уже не оставалось времени. Увидев меня, Ладу онемел от восхищения.

— Нельзя терять времени, — сказала я ему. — Мне нужно знать имена людей, которые будут нам помогать, и как к ним добраться. Этот узел я оставлю здесь. С собой я возьму только самое необходимое. — Я продолжала говорить себе, что надо действовать и не думать о Наполеоне. — Итак, я внимательно вас слушаю. — Я придвинула поближе к себе карту. Ладу старательно прокашлялся, затем подошел ко мне и начал свои объяснения.

Спустя некоторое время Морис, Малышка и я выбрались из дома через черный ход. Наше прощание с Ладу было торопливым и немногословным, ведь то, что мы чувствовали в этот момент, нельзя было выразить словами. Поэтому мы просто пожали друг другу руки, и Ладу тихо прикрыл за нами дверь. Малышка, единственная из нас, кто хорошо выспался, радостно носилась вокруг. Я подняла и прижала ее к себе, взяла за руку снова утратившего уверенность Мориса, и мы отправились на берег, там нас ждал ломовой извозчик Коль, который должен был помочь преодолеть первую часть пути. Мне было трудно ступать в тяжелых башмаках; неприятное ощущение озноба переместилось куда-то выше, к самому сердцу, у меня закололо в боку. Главное — ни о чем не думать! Надо идти… двигаться вперед!

На карте наш путь выглядел простым и коротким, однако в реальности он оказался долгим и трудным. Нас не всегда встречали в условленных местах, и тогда приходилось ждать и прятаться по амбарам, конюшням, в лесу. Хотя наступила весна, ночи оставались холодными.

В этом трудном путешествии Морис оказался не слишком надежным попутчиком. Ведь он не привык к трудностям и лишениям. На ногах у него появились водяные пузыри, которые лопались, кровоточили, гноились. Впрочем, Морис не жаловался. Бледный и похудевший, он терпеливо переносил эти мучения, преодолевая этап за этапом. Помогавшие нам рыбаки и крестьяне были скупы на слова, зато щедры на всевозможные опасения и никогда не принимали его за своего. Каким бы грязным и оборванным ни был мой попутчик, он всегда отличался от окружающих нас простых людей. Морис ел хлеб, отламывая от ломтя маленькие кусочки, никогда не откусывал с жадностью от целой краюхи. Он с большим отвращением относился к ночлегу в грязных местах, а употребление в пищу бобов, капусты и жирной копченой свинины вызывало у него рвоту.