Габи Шёнтан - Мадам Казанова

В те мимолетные мгновения, когда, проснувшись утром, я ощущала, как тоска охватывает меня, отвергая все разумные доводы, передо мной неизбежно возникала его мягкая, нежная улыбка, от которой щемило сердце. Но затем я вспоминала холодные, жестокие глаза, которыми он смотрел на меня в тот последний раз, и мысль о вендетте возвращала мне спокойствие и рассудительность.

Время текло незаметно. Миновало дождливое лето, и щедрая осень окрасила листья в парке в красный и золотой цвета. С раздольных лугов доносился горький прощальный аромат. К этому времени я уже довольно сносно научилась ездить верхом и в сопровождении своего учителя, которого звали Картер, совершала все более и более продолжительные верховые прогулки. Во время этих прогулок мы часто слышали звуки охотничьих рожков, возбужденный лай собак, а однажды даже встретили на примыкающей к поместью поляне заблудившегося охотника. Ему было лет двадцать пять или тридцать; серебристо-белокурые волосы обрамляли лицо, в котором угадывались мягкость, нерешительность и какое-то, пожалуй, капризное непостоянство характера. Я остановила своего коня, и молодой охотник подъехал поближе. Его светло-голубые глаза с интересом взглянули на меня из-под длинных ресниц. На мне был мужской костюм для верховой езды, однако густые вьющиеся локоны почти до плеч подсказали охотнику, кто перед ним. Он вежливо обратился ко мне:

— Прошу прощения. Дело в том, что я сбился с дороги…

— Буду рада помочь вам, сэр, — ответила я и взглянула на Картера. Он находился в нескольких футах позади меня. Я успела заметить его каменное лицо и неодобрительно приподнятые брови. Может, предосудительно с моей стороны вот так разговаривать с незнакомцем? Как бы там ни было, эта случайная встреча вносила приятное разнообразие в мою жизнь.

Я улыбнулась незнакомцу. Его гнедой жеребец вдруг заволновался, загарцевал, и пришлось потрепать его по холке, чтобы успокоить. Рука охотника оказалась белой и маленькой, как у женщины.

— Я ищу поместье лорда Карлтона, — объяснил он.

— В таком случае, — заметила я, — вы отклонились в сторону. Насколько я знаю, поместье лорда Карлтона находится не менее чем в двух часах езды отсюда. Вы выглядите усталым, да и ваш конь весь в мыле. Не хотите ли передохнуть и выпить у нас чашку чая, прежде чем отправиться в обратный путь?

Лицо охотника просветлело.

— С удовольствием, — ответил он с учтивым поклоном и представился: — Уильям Сэйнт-Элм.

— Лорд Сэйнт-Элм? — спросила я.

Он кивнул.

— А я — Феличина Казанова. — Я наклонила голову, как меня учили на уроках хороших манер. — И буду рада приветствовать вас в Вудхолл-Коттедже.

После того как Сэйнт-Элм откланялся, я долго разглядывала себя в зеркале. Безусловно, я похорошела. От хорошего обильного питания, сна вволю и свежего воздуха моя кожа приобрела перламутровый оттенок. Мои темно-синие глаза обрели прежний блеск, а нежное упругое тело взывало к любви и вовсе не предназначалось для одинокой монашеской жизни.

Случайный, довольно короткий визит лорда Сэйнт-Элма вывел меня из равновесия, лишил недавней фантастической увлеченности всеми светскими занятиями. Впервые за все время я испытывала неудовлетворенность своим положением, воображение будоражили смутные образы и желания, осуществить которые вряд ли было возможно в этом тихом сельском уголке.

Когда в очередной раз меня навестил Джеймс, его ожидал не очень-то любезный прием.

— До каких пор должна я маяться здесь, изображая из себя прилежную ученицу? — бросилась я в наступление. — Я все учусь, учусь и учусь. Ради чего? Из-за этого ученичества жизнь проходит мимо. Я хочу находиться среди людей, хочу поклонения, успеха, хочу купаться в роскоши. Но я никогда не достигну своей цели, если буду проводить в одиночестве лучшие свои годы.

Джеймс согласно кивал, словно уже давно ожидал услышать от меня подобные сетования.

— Я был готов к такой вспышке, — признался он. — И, со своей стороны, вы правы, Феличина. Теперь я хотел бы предложить вам свои соображения на этот счет.

Он подошел к камину, подбросил в огонь еще одно полено. Пламя, потрескивая, взметнулось вверх, от его красных отблесков веснушки на лице Джеймса, казалось, пришли в движение. Он оперся на полочку камина и скрестил на груди руки.

— Признаться, я считаю себя художником, ценителем искусства, к тому же обожаю жизнь. Люблю совершенство во всех его проявлениях, любые изысканные наслаждения.

Тогда, на Корсике, я оценил вашу естественную красоту в сочетании с удивительным природным умом. Меня поразил масштаб ваших нереализованных способностей. А потом вы сами пришли ко мне и позволили мне превратить вас в идеальную женщину, существующую разве что в моем воображении. Благодаря вам моя мечта может превратиться в живую, осязаемую реальность. Сейчас еще пока недостаточно того, чем одарила вас природа. Я хочу видеть Феличину умной, исполненной достоинства, искушенной и в то же время простой, страстной и одновременно с этим умеющей владеть собой, смелой и образованной, уверенной в себе и остроумной. Когда вы наконец достигнете этого идеала — а все произойдет очень скоро, — я буду счастлив сделать вас своей любовницей. И могу пообещать, что вам это тоже доставит удовольствие.

Я ошеломленно смотрела на него.

— Выходит, я нужна вам для опыта?

— Зачем употреблять столь грубое слово? — с упреком заметил Джеймс. — Я бы назвал вас воплощением моей мечты.

— Вы любите меня, Джеймс? — спросила я напрямик.

— Да, я люблю вас, но по-своему.

— А вот я вас не люблю, — бросила я с вызовом, стараясь уязвить его.

Уилберфорт улыбнулся, морщинки в уголках его глаз стали глубже.

— Я знаю, — сказал он. — Вы все еще думаете об этом маленьком тощем корсиканце. Я могу вложить знания в вашу голову, однако не в состоянии повлиять на вашу душу. И все же готов поспорить, что в моих объятиях вы хотя бы на несколько часов совершенно забудете о нем.

В негодовании я вскочила на ноги.

— У вас нет ни вкуса, ни такта. Вам бы не помешало тоже немного поучиться хорошим манерам. И вообще я не собираюсь обсуждать с вами мое прошлое. Вы рассуждаете о вещах, которые вас не касаются и в которых вы ничего не понимаете. А если уж говорить откровенно, то роль вашей любовницы вовсе меня не прельщает. У меня своя мечта.

— Браво. — Джеймс громко рассмеялся. — Вот что мне так нравится в вас. Вы не позволяете оказывать на себя давление. И еще, я бы сказал, вы обладаете мужеством находить выход из любой ситуации, из любого положения.

Я повернулась и гордо направилась к двери. Джеймс произнес мне вслед:

— Через шесть недель открывается сезон приемов, граф Радклифф по этому случаю дает бал. — В его голосе послышалась ирония. — Там будут все, кто хоть что-то собой представляет. Напыщенное сборище снобов, привыкших выносить безжалостные суждения, принимать или отвергать. И вот там, дорогая Феличина, вы должны будете блистать, став настоящей королевой бала. Ну, как вам моя идея? — лицемерно добавил он.