Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Иль Моро стал отстреливаться и ранил моего двоюродного брата Стефано — пуля оцарапала ему лоб, из раны потекла кровь. Иль Моро и не думал сдаваться, пока у него не кончились порох и пули и пока мой брат с Фернандо Маласпина не подожгли дверь винного погреба. Только тогда он закричал:

— Я сдаюсь!

Наступило короткое молчание, и единственной моей мыслью в этот момент было: «Наконец-то!» Иль Моро вышел из погреба с поднятыми вверх руками, которые ему тотчас же связали. После этого мужчины зажгли факелы.

— Пойдемте на поле за кладбищем! — скомандовал Фернандо.

Я внимательно смотрела на Иль Моро. Он стоял с опущенными глазами и синеватой щетиной на щеках, вид у него был довольно жалкий. Мы шагали молча и неторопливо, все мужчины держали свои ружья наготове. Я держалась прямо позади Иль Моро, но он не видел меня.

На самом краю поля росла ива. Мужчины привязали Иль Моро к ее изогнутому стволу, а затем встали полукругом и подняли ружья. Я все время была рядом с ними. Когда Иль Моро откинул назад голову и лицо его исказила боль, я не чувствовала к нему жалости. Я не могла простить ему смерть отца. Как не могла простить наслаждения, которое испытала когда-то в его объятиях. Теперь я попросту ненавидела его.

В этот момент он увидел и узнал меня. Его глаза широко раскрылись — он понял, что это я выследила и выдала его: Он открыл было рот, но я не дала ему говорить.

— Огонь!! — закричала я изо всех сил.

Восемь выстрелов прогремело одновременно. Иль Моро рухнул на колени, голова его медленно склонилась и упала на грудь. Безжизненное тело повисло на веревках. Мужчины сняли свои шляпы. Я глубоко вдохнула ночной воздух — и тут только поняла, что снова могу дышать полной грудью.

Дом без мужчины — это уже не дом. Я томилась от одиночества, и мне иногда казалось, что я слышу смех и упругие шаги отца или чувствую запах его нюхательного табака. Снова и снова с болью приходилось осознавать, что отца больше нет. К нам часто приходили родственники, чтобы выразить свое сочувствие и услышать подробнейший рассказ о происшедшей трагедии.

Кто-то постоянно приходил и уходил, но все эти визиты оставляли меня равнодушной. Для меня наш дом был отныне пуст, и царившая здесь пустота становилась все более невыносимой. Кроме того, меня все время мучила совесть, я осыпала себя упреками. Могла ли я предупредить такое развитие событий? Если бы я призналась отцу в том, что произошло между Иль Моро и мною, отец убил бы его и теперь был бы жив. Самолюбие, страх перед позором заставили меня скрыть правду, и это стоило моему отцу жизни.

Терзаясь раскаянием, я бродила по комнатам осиротевшего дома и все-таки спокойнее всего чувствовала себя в кабинете отца. Здесь я словно приближалась к нему, вступала с ним в бессловесный разговор и, увы, напрасно ждала от него ответа на мучившие меня вопросы — отец ускользал от меня. Я постоянно пребывала в одиночестве и наконец поняла, что никто не сможет помочь мне, кроме меня самой. Мне захотелось уехать из этого города, оставив в нем свои воспоминания о прошлом.

Когда однажды утром я вошла в кабинет отца, то увидела, что за его письменным столом сидит какой-то человек. Его аккуратно причесанная голова склонилась над какими-то письмами и документами. Я остановилась у двери. Может быть, это Поццо ди Борго из Аяччо, который назначен душеприказчиком отца?

— Вас зовут Карло? — спросила я неуверенно.

— Да, ваш кузен и опекун, — ответил он, вставая и направляясь мне навстречу. Мой кузен оказался таким высоким, что мне приходилось смотреть на него снизу вверх. — А кто вы — Ваннина или Феличина? — спросил он.

— Я Феличина, — ответила я с достоинством.

— Посидите здесь со мной, — предложил Карло, придвигая мне стул.

Его изысканные манеры произвели на меня впечатление. Я слышала, что он учился в Пизе и много путешествовал по свету, однако сейчас я впервые смогла убедиться в его благородстве и воспитанности. Невольно я тоже выпрямила спину, поправила волосы и села на стул с подобающим благородной даме изяществом.

Карло вернулся на свое место за письменным столом и сложил перед собой удивительно белые ухоженные руки. Я принялась внимательно — почти придирчиво — рассматривать его. Все в нем было приятно и безупречно: и узкое лицо, и темные серьезные глаза, и сшитый из тонкого зеленого сукна камзол с золотыми пуговицами, и белые кружевные сборки вокруг ворота, смягчавшие его внешнюю суровость. Я почувствовала успокаивающее действие его мелодичного голоса:

— Я поспешил приехать, чтобы оказать вам поддержку в столь трудное время.

К моим глазам подступили слезы. Карло протянул мне свой белоснежный, надушенный платок.

— Я знаю, как тяжело вам пришлось, Феличина, — звучали его утешительные слова. — И теперь я хотел бы помочь вам.

— Благодарю вас, — сказала я сдавленно и высморкалась в платок. Мне, впрочем, показалось, что благородные дамы не должны так громко сморкаться. И еще я не знала, следует ли вернуть использованный платок; пока что я нерешительно вертела его в руках.

Карло перегнулся через стол и осторожно вытер слезы на моих щеках. Я подняла голову и улыбнулась ему. Его ладонь задержалась на моей щеке — на целый удар сердца, — затем он отнял ее и откинулся назад.

— Вы такая красивая, когда улыбаетесь. — Сейчас он смотрел на меня просто как смотрит мужчина на женщину, и его голос чуть дрогнул. — Что я должен сделать, чтобы вы снова стали счастливой?

Я пожала плечами с привычной уже беспомощностью. В принципе, его интерес ко мне, как и произведенное на него впечатление, значительно ободрил меня.

— У вас есть какие-нибудь планы на будущее?

— Отец хотел, чтобы я вышла замуж за одного из моих кузенов, но… — Я сделала паузу.

— А вы не знаете, кого из кузенов он имел в виду?

— Он оставил выбор за мной. Я сказала, что выйду замуж только за человека, которого буду любить. И я хочу дождаться этого единственного для меня мужчину.

Карло опустил взгляд.

— Вы обязательно дождетесь его. Ведь главное — чтобы вы были счастливы.

Но я чувствовала, в этом городе мне уже не суждено быть счастливой. Казалось, что с каждым минувшим днем я все больше и больше отдаляюсь от своей семьи. Моя мать в постоянном вдовьем трауре вполне, похоже, примирилась со своей судьбой. Отныне никакая другая женщина не сможет отнять у нее супруга, который после смерти всецело будет принадлежать лишь ей одной. Брат Антонио болтал всякую чепуху, изображая из себя хозяина дома, и тем самым оскорблял в моих глазах память об отце. Сестра Ваннина в своей вечной отчаянной погоне за женихами сходила с ума по Карло. Она была старше меня по возрасту и больше думала о замужестве, и вот теперь Карло показался ей поистине идеальной партией.