Габи Шёнтан - Мадам Казанова

— Ну, разве я не красива? — спросила она настойчиво.

Ее обнаженное тело действительно отличалось безупречными пропорциями, а грудь была все такая же высокая и упругая, как у юной девушки. На бедрах и талии невозможно было заметить ни одной лишней складки.

— Ты прекрасна, — спокойно ответила я. — Но сейчас тебе лучше одеться, иначе ты можешь простудиться.

Паолина расслабленно опустилась обратно на софу.

— Да, — прошептала она, — я самая красивая. Мое тело увековечено в образе богини Венеры великим итальянским скульптором Канова. Теперь моя красота стала бессмертной.

Затянувшийся монолог Паолины о ее красоте начал уже действовать мне на нервы.

— Ты еще ничего не сказала о Жероме, — попыталась я переключить ее внимание.

Паолина потянулась за бутылкой.

— А, да что о нем говорить? Жером такой же, как всегда. Грязный и крикливый. Скандальный и глупый. Теперь, когда он стал королем и ему больше не надо мыться, думаю, он вполне счастлив управлять своим государством.

Я молчала. Что же случилось с этой большой корсиканской семьей? Что произошло с их родственными чувствами друг к другу? Каждый из них завидует другому и всем остальным из-за мимолетного успеха, из-за приобретенной власти. У всех у них теперь такое огромное богатство, какое не приснилось бы и в самых фантастических снах. Но принесло ли оно счастье?

— Ты счастлива? — спросила я вдруг.

— Счастлива? — повторила за мной Паолина. Она задумчиво склонила голову набок, словно прислушиваясь к звучанию этого слова. — Ну, конечно же, я счастлива. — Она громко захохотала. — У меня есть все, чего только может пожелать женщина. Я великая княжна. И еще я итальянская дворянка — герцогиня Гуасталлская. У меня есть бриллианты и дворцы, красивые наряды и деньги. У меня есть мужчины, поклонники, любовники. У меня есть… — Паолина внезапно замолчала и взглянула на меня. Теперь она была уже по-настоящему пьяна. — Ах, Феличина. — Она вздохнула, по ее щекам покатились вдруг слезы. — Ты помнишь Фрерона? Вот с кем я была счастлива тогда, в Марселе. — Паолина всхлипнула. — Но ведь Наполеону наплевать, счастливы мы или нет. Он приказывает, а мы должны подчиняться ему.

Ну, наконец-то мы дошли до Наполеона. Все время, пока я находилась здесь, Паолина старательно избегала упоминания этого имени, теперь слова сами полились из нее неудержимым потоком. С пьяной настойчивостью она снова и снова повторяла мне:

— Они все несчастливы, все. Мы должны жить так, как хочет он. Он бесчувственный, у него нет сердца.

В этот момент мне вспомнился один вечер в Марселе, тот весенний вечер, когда Наполеон попросту вычеркнул меня из своей жизни — равнодушно и безжалостно. Тогда я подумала именно то, что сейчас Паолина сказала вслух, а сегодня…

— У Лучано, у него, по крайней мере, есть характер, — продолжала Паолина. — Лучано — единственный, кто решился возражать ему. Вот почему его отправили в ссылку. Выслать из Франции собственного брата…

Из глаз Паолины перестали катиться слезы, хотя она продолжала сотрясаться от рыданий. Сейчас, когда помада на ней размазалась, а пудра оказалась начисто смытой слезами, передо мной начало возникать лицо прежней юной Паолины из Аяччо.

— Да он никакой нам толком и не брат. Заставляет нас называть его «сир» или «Ваше Величество». Когда мне нужно с ним встретиться, я должна сначала попросить его об аудиенции. И еще он обращается ко мне «мадам», точно к совершенно незнакомому человеку. Между нами нет больше привязанности, нет родственных чувств… нет больше счастья. — Паолина стиснула мою руку. — Он говорит, что счастье — это обычный предрассудок, — прошептала она. — Что главное для нас — судьба, что все мы должны осуществить свое предназначение.

— Уж он-то свое, точно, осуществил, когда стал императором, — сказала я холодно.

Паолина вздрогнула, точно приходя в себя, и неуверенно посмотрела на меня. Она провела рукой по глазам, по волосам, стараясь, как видно, припомнить, что же успела тут наговорить мне. И вдруг она совершенно протрезвела.

— А император тебя уже видел? — спросила она.

«Да, видел», — подумала я и ответила:

— Нет.

Паолина злорадно хихикнула.

— Я возьму тебя с собой в Мальмезон. Пускай Наполеон увидит тебя рядом с этой проклятой Жозефиной. Ты, любовь его юности, предстанешь прямо перед его супругой. Пусть он снова влюбится в тебя. Поделом ей, этой высокомерной, высокородной сучке.

Что ж, все Бонапарты одинаковы. Для них имеют значение лишь их собственные эгоистические желания. Паолина даже не подумала обо мне; ей и в голову не пришло спросить меня, хочу ли я снова встретиться с Наполеоном, хочу ли я, чтобы он снова влюбился в меня и, наконец, хочется ли мне еще любить его, готова ли я полюбить этого человека заново. Она нисколько не задумывалась о том, что сделал со мной Наполеон. Ее беспокоило лишь, как она, новоиспеченная дворянка, сможет посильнее ужалить столь ненавистную ей урожденную аристократку. Я встала.

— Уже поздно. Я должна ехать, мой друг ждет меня.

Паолина тоже попыталась подняться, однако ноги отказывались держать ее. Нисколько не смутившись этим обстоятельством, она снова раскинулась на софе и спросила:

— Ты уже упоминала о нем. Это русский князь, не так ли? Я без ума от русских. Ну и какой же он? Высокий? Сильный? Красивый? Наверное, страстный и неистовый?

Я не могла не рассмеяться. Паолина нисколько не изменилась. Ее все так же по-настоящему интересовали в жизни исключительно мужчины — ее собственные, а также принадлежащие другим женщинам. Я подумала и решила, что, пожалуй, стоит представить ей князя Долгорукого. Она завладеет им, а ему будет казаться, что это он прибирает ее к рукам. Во всяком случае, они вполне сумеют найти общий язык, а я тем временем получу свободу и смогу воспользоваться ею по своему усмотрению.

— Мой князь — высокий, красивый, сильный и очень страстный, — сказала я с улыбкой. — Великолепный мужчина. Я покажу его тебе, чтобы ты смогла по достоинству оценить все его мужские качества.

Паолина настороженно отнеслась к тому, что я нисколько не ревную своего кавалера. Она недоверчиво посмотрела на меня своими холодными блестящими глазами.

— Когда? — спросила она с интересом. — Когда ты мне его покажешь?

Я подумала о том, что у нее глаза Наполеона, такие же бесчувственные и бессердечные. Недаром Карло предостерегал меня в отношении всех Бонапартов. Это действительно ужасное семейство.

— Скоро, — ответила я. — При нашей следующей встрече. Ты знаешь, где я живу. Постарайся связаться со мной.

Я была абсолютно уверена, что Паолина так и сделает. Ведь русский князь — это именно то, чего так не хватало в ее богатой коллекции.