Эрик Сигал - Аутодафе

— Конечно.

— Хотя… Это ведь довольно далеко. Если хочешь, можем поехать на автобусе.

— Нет, нет, — заявила она. — Мы пойдем пешком туда, куда ты захочешь.

— Я хочу еще раз взглянуть на Вифлеем.

Она кивнула, взяла его за руку, и они тронулись в неблизкий путь.

День уже катился к вечеру, когда они, пропыленные и иссушенные солнцем, вошли в храм Рождества, воздвигнутый больше тысячи лет назад над тем местом, где был рожден Христос.

По узкому проходу они проследовали в католический храм Святой Екатерины, где Тимоти в заднем ряду преклонил колени и стал молиться. Дебора стояла рядом, не зная, что ей делать.

Вдруг он пробормотал:

— О Господи! — И отчаянно зашептал ей: — Встань на колени, Дебора, встань скорей !

Ей передался его ужас, и она мгновенно повиновалась.

— Нагни голову и молись!

Через несколько минут с первого ряда поднялись двое молившихся, вышли в проход, перекрестились и направились к выходу. На них были черные куртки и белые рубашки без ворота.

По мере их приближения Тим все больше убеждался, что его опасения не были напрасными, — это действительно оказались Джордж Каванаг и Патрик Грейди.

— Ты уверен, что они тебя не видели? — спросила Дебора чуть позднее, когда они стояли в тени остановки, дожидаясь автобуса на Иерусалим.

— Не знаю, — ответил он, не в силах скрыть охватившей его растерянности. — Может, и видели, просто ничего не сказали.

— Думаешь, доложат? — спросила она, целиком разделяя его опасения.

— Каванаг точно доложит, — с горечью констатировал он.

— Но как ты узнаешь…

— В том-то все и дело, — не дал он договорить, сокрушенно мотая головой. — Этого я никогда не узнаю.

Они сидели на невысокой каменной ограде на вершине Масличной горы. Оба молчали. Меньше чем через час он простится с Деборой, и она тронется в обратный путь в кибуц.

Эта страница его жизни будет перевернута.

Они смотрели на лежащую внизу долину и вырисовывавшийся за нею силуэт Старого города, кое-где расцвеченный бликами заходящего солнца.

Наконец Тим нарушил почти могильную тишину.

— Мы могли бы с тобой здесь жить, — тихо сказал он.

— Как, как?

— Здесь, в Иерусалиме. Здесь одновременно существуют практически все религии. И над Старым городом концентрическими кругами витает дух Господень. Этот город для всех может служить домом.

— В духовном смысле, — поправила она.

— Я серьезно, Дебора. Это то место, где мы оба могли бы жить. Вместе.

— Тим… — В ее голосе слышалось отчаяние. — Ты хочешь стать священником. Ты всю жизнь мечтал о служении Богу…

— Я мог бы это делать, не принимая сана. — Казалось, он уговаривает сам себя. — Не сомневаюсь, что найдется христианская община, которая позволила бы мне здесь преподавать… — Последние слова замерли на его устах.

Он посмотрел на Дебору. Она прекрасно понимала, что он хочет сказать, и слишком сильно любила его, чтобы притворяться непонимающей.

— Тимоти, — начала она, — для меня, в глубине моего сердца, мы с тобой уже муж и жена. Но в реальном мире этого никогда не будет.

— Почему?

— Потому что я не могу отказаться от своей веры! А ты — от своей. Ничто, даже вся святая вода на земле не вымоет из нас нашей сути.

— Ты хочешь сказать, что все еще боишься отца?

— Нет, я не считаю, что чем-то ему еще обязана. Я говорю об Отце Вселенной.

— Но разве в конечном счете мы все не служим Ему одному?

— Да, Тимоти. Но до самого конца мы служим Ему каждый по-своему.

— Но когда на землю вновь придет Спаситель…

Продолжать было не нужно.

Ведь, хотя они искренне верили в Его пришествие, оба понимали, что мир, в котором они живут, слишком испорчен, чтобы Его принять.

Спаситель не придет. Во всяком случае — при их жизни.

Они расстались в Иерусалиме на автовокзале. Дебора ступила на подножку, и тут он импульсивно притянул ее к себе и в последний раз заключил в объятия.

Он не мог от нее оторваться. Он любил ее с такой страстью, что, если бы Дебора позволила, этот огонь спалил бы дотла всю его решимость.

— Не нужно… Мы не должны… — слабо запротестовала она. — Твои друзья, ну, те, которые нас видели…

— Мне наплевать! Мне есть дело только до тебя.

— Это неправда!

— Клянусь Богом, я люблю тебя сильнее, чем Его.

— Нет, Тим, в действительности ты сам не понимаешь, что чувствуешь.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я и сама этого не понимаю.

Она попыталась отстраниться — не только потому, что на карту была поставлена его карьера священника. Ей надо было уходить. Сейчас или никогда. И она не хотела, чтобы ее лицо запомнилось ему мокрым от слез.

Сейчас, в его объятиях, Дебора чувствовала, как он тоже силится подавить рыдания.

На прощание они сказали друг другу одни и те же слова. И почти в унисон. «Храни тебя Бог». И повернулись в разные стороны.

Когда он добрался до коллегии Терра-Санкта, оба его товарища уже были там.

— Ну, мы и упарились! — пожаловался Патрик Грейди. — А кроме того, здесь, в Иерусалиме, сколько ни ходи, все мало.

Его коллега Джордж Каванаг поддакнул:

— Целой жизни не хватит, чтобы здесь все осмотреть.

Ни один и вида не подал, что видел влюбленных в Вифлееме. И это был еще один крест, который предстояло теперь нести Тиму. Отныне он будет жить в постоянном беспокойстве, не зная, что именно известно его однокашникам. Воспользуются ли они своим знанием, для того чтобы его дискредитировать? И в какой момент?

— Должен покаяться, Хоган, — дружелюбно заявил Джордж. — Мы пожалели, что не позвали тебя с собой. Втроем было бы куда веселей!

— Да? — рассеянно переспросил Тим.

— Видишь ли, латынь я знаю довольно сносно, но здесь в основном все надписи по-гречески. Ты бы нам пришелся весьма кстати.

— Благодарю, — холодно ответил Тим. — Я польщен.

Как и было условлено, пунктуальный отец Бауэр привез своих немецких семинаристов с точностью до минуты. Измученных, пропыленных, поджаренных на палящем южном солнце.

Тим внутренне содрогнулся. Чудо, что они с Деборой и с ними нигде не столкнулись.

На следующее утро, на высоте тридцати тысяч футов над землей — и, стало быть, на столько же ближе к Небесам, — Тимоти читал требник, силясь направить свои мысли в благочестивое русло. Когда, готовясь к посадке, самолет принялся кружить над городом, в иллюминаторе показался Ватикан. Круглая базилика Святого Петра работы Микеланджело выходила на колоннаду дворца Бернини, что делало ее похожей на гигантскую замочную скважину.

Дабы это поэтическое сравнение не ускользнуло от его сонных подопечных, отец Бауэр изрек:

— Это подлинные врата Рая, братья мои. И нам надлежит заслужить ключи от Царства Божия.