Эрик Сигал - Аутодафе

Я буркнул, что если она такая чувствительная, то могла бы и сама поехать в новую реформистсткую синагогу Бейт-Эль на Оушен-паркуэй, где возглашать Тору вызывают и женщин.

— Это не настоящие иудеи! — возмутилась Малка. — У них там даже орган играет — как в католическом храме!

— В Иерусалимском храме звучала всевозможная музыка, — возразила Дебора. — Почитай Иеремию, глава тридцать третья, стих одиннадцатый, из него можно понять, что сотый псалом исполнял хор левитов в сопровождении оркестра.

Нелепая дискуссия грозила принять еще более ядовитый характер, но тут из палаты вышла мама. Никто из нас не отваживался спросить, как отец. Мы только пожирали ее глазами.

— Он разговаривает. Не совсем отчетливо, но разговаривает, — тихо начала она. — Доктор сказал, девочки могут войти к нему по одной.

— Слава богу! — пробормотала Малка и двинулась к двери.

— Нет, — остановила ее мама. — Сначала он хочет видеть Дебору.

Старшая сестра окаменела.

— Это почему?

— Потому, что он так захотел, — непреклонным тоном повторила мама.

Было заметно, что Деборе и самой неловко от такого небрежения к семейной иерархии. Едва дыша, она осторожно отворила дверь и вошла в палату.

Она пробыла с отцом минут десять, после чего с ним повидались старшие дочери. Мы стояли в коридоре, и я спросил у Деборы, как он. Она пожала плечами.

— Ничего… — Она закусила губу, чтобы не расплакаться.

— В чем дело? Он все еще на тебя сердится?

Она покачала головой.

— Он… он просил у меня прощения.

Я ощутил прилив надежды. Быть может, со временем меня тоже ждет чудесное примирение.

Вышла из палаты Малка и ответила на мой вопрос, прежде чем я успел его задать:

— Дэниэл, тебя он видеть не хочет. Совсем.

— Но почему? — взмолился я.

— Говорит, его сын должен стать раввином. Как того требует Отец Вселенной.

При этих словах старшей сестры Дебора — спасибо ей! — крепко сжала мне руку. И тем спасла меня от разрыва сердца.

Было так странно… Всю дорогу из клиники мы с Деборой едва перекинулись парой слов. Я решил, что она молчит от тревоги за отца. Как я позднее узнал, то же самое она думала про меня. И все же нам так много надо было друг другу сказать! Поделиться сокровенными мыслями, которые мы не могли открыть никому другому. Это было наше тайное богатство. Несмотря на расстояние и перерыв в общении, которые разделяли нас в последние годы, мы оба знали, что ближе друг друга у нас никого не будет в жизни. Мы по-прежнему были лучшими друзьями.

К тому времени, как мы добрались до дома, я больше не мог выносить этой неизвестности. Я сделал нам по чашке чая с лимоном и сел напротив сестры.

— Деб, — осторожно начал я, — почему бы нам не поговорить по душам, как когда-то в детстве?

— Я бы тоже с радостью.

Тогда я спросил в лоб:

— Дебора, у тебя ребенок?

Не моргнув глазом она ответила:

— Да.

— Почему же ты мне не сказала, что у тебя есть муж?

Она поколебалась мгновение и ответила:

— Потому что у меня его нет.

Я был так поражен, что ничего больше не смог выговорить и решил, что она истолкует мое молчание как деликатный знак вопроса. Тактичное ожидание дальнейшей информации. Но она ничего не стала объяснять.

— Послушай, — выдал я наконец, — я не собираюсь читать мораль…

Она добела закусила губу.

— Хорошо, — сдался я, — не хочешь говорить…

— Нет, нет! — оборвала она. — Хочу, очень хочу. Только это очень тяжело.

— Ладно, — согласился я, — пей свой чай. Я тебя не тороплю. — На самом деле я сгорал от любопытства и не мог удержаться от вопроса: — Он был из кибуца?

Она помолчала, потом тихо ответила:

— Да, из кибуца.

— Ага, выходит, разговоры о «свободной любви» не такие уж выдумки?

Какой же я был шмук [41] Недотепа ( идиш ). ! Я ее по-настоящему обидел.

— Это не было банальной интрижкой, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами. — Он служил в авиации. — Чуть слышно Дебора добавила: — Он погиб.

— О боже! — Я не мог подобрать нужных слов. — Вот ужас! Прости меня.

Я обнял сестру. Мы сидели обнявшись и вместе плакали.

Смешно, но не я ее, а она меня стала утешать.

— Дэнни, Дэнни, все в порядке. У малыша в кибуце есть бабушка и дедушка — и человек десять братишек и сестренок.

— Папа об этом знает?

Она помотала головой.

— А мама?

Снова отрицательный ответ.

— Но почему? Они были бы рады узнать о внуке. Кстати, это мальчик или девочка?

— Мальчик, — безжизненным голосом ответила она. — Его зовут Элиша.

— Элиша означает «Бог — мой Спаситель», — машинально перевел я. — Красиво. Почему ты выбрала это имя?

По какой-то причине она не смогла ответить на этот простой вопрос.

— Эй, Деб, — сказал я как можно бодрее, — мы должны это отпраздновать! Мазл тов! Он такой симпатяга. Жаль, что ты его не привезла.

Я не удержался и добавил:

— Он мог бы стать для папы утешением ввиду моей безвременной кончины.

— Да будет тебе, Дэнни! — возразила Дебора. — Не надо так! Вы с папой еще помиритесь.

— Нет. — Я покачал головой. — Он поклялся, что не заговорит со мной, пока я не стану ребе Луриа. Что означает — никогда.

— Я все же не понимаю, почему ты решил не сдавать выпускные, — сказала она. — Подумаешь — еще бы несколько недель позанимался. Быть может, папу бы это примирило с горестным известием… А тебе бы позволило выиграть время.

— Что сделано, то сделано. — Я начинал злиться. — Я хотел донести до него свое мнение, продемонстрировать ему, что он больше не может вертеть мною, как ему захочется. — Лицо Деборы застыло, когда я добавил: — Я знаю, что буду за это гореть в аду.

— Мне казалось, у евреев нет ада…

— Извини, Деб, — педантично поправил я, — он есть — мы называем его геенной. Обитель душ грешников. Так что, если в будущем захочешь мне написать, адрес ты уже знаешь. Только пиши на асбестовых пластинках.

Она смерила меня пытливым взглядом.

— Я что-то не пойму. Ты веришь в ад. Ты веришь в Судный день. А в Бога ты веришь?

— Да.

— Тогда почему ты не можешь стать раввином?

— Потому, — ответил я, глубоко страдая, — что не верю в себя самого.

Заключительный гимн община исполняла громко и вдохновенно. Потом все склонили головы, и духовный предводитель конгрегации, воздев руки, благословил собравшихся.

«Да благословит тебя Господь и сохранит! Да озарит тебя Господь ликом Своим! Да обратит Господь лик Свой к тебе и принесет тебе мир».

Из огромных органных труб полились торжественные ноты «Адажио соль-минор» Альбинони, и раввин Стивен Голдман, облаченный в черные одежды и шапку, похожую на головной убор кардинала, только другого цвета, энергично прошагал по центральному проходу храма Бейт-Эль [42] Хотя с точки зрения ортодоксального иудаизма синагога не является собственно храмом (таковым был только храм в Иерусалиме, от которого осталась только Стена Плача), реформистские синагоги в США нередко именуются храмами. . Он стоял возле дверей, персонально осеняя каждого выходящего члена общины своим субботним благословением.