Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти

Лесли искал нас. Вместе с мистером Сакстоном он осмотрел двор и место, где хранился инвентарь.

— Вы от меня убежали? — спросил он у Летти.

— Нет, — ответила она. — Я хотела угостить тебя сливами. Смотри! — И она показала ему пару слив прямо с листьями.

— Они слишком прелестны, чтобы их есть! — сказал он.

— Ты же еще не пробовал, — засмеялась она.

— Пойдем, — сказал он, предлагая ей руку. — Пойдем к воде.

Она взяла его под руку.

Был прекрасный вечер. Мягкий желтый свет падал на ровную гладь пруда. Летти попросила подсадить ее на сук плакучей ивы. Лесли устроился рядом, положив голову ей на юбку. Подошли и мы с Эмили. Мы слышали, как он бормотал что-то, а ее голос отвечал нежно, воркующе.

— Нет… лучше посидим спокойно… вокруг такой покой… мне сейчас это нравится больше всего на свете.

Мы с Эмили разговаривали, сидя под ольхой неподалеку. После дневного возбуждения, по вечерам, особенно осенью, тянет на грусть, на сентиментальность. Мы забыли о том, что объяты темнотой. Я слышал почти рядом бормотанье Лесли, как будто на близком от тебя расстоянии летает и жужжит жук. Потом со двора послышалось пение Джорджа. Это была старая песня «Я посеял семена любви».

Пение заглушило голос Лесли. И поскольку оно все приближалось, мы двинулись навстречу Джорджу. Лесли сразу выпрямился, положил руки на колени и ничего не говорил. Джордж подошел ближе и сказал:

— Сейчас взойдет луна.

— Помоги мне слезть, — попросила Летти, протянув к нему руки. Он подхватил ее осторожно и нежно, как ребенка, потом опустил на землю. Лесли тоже соскочил с дерева и встал в стороне, негодуя на это вторжение.

— Я думал, вы все здесь вместе вчетвером, — сказал Джордж мягко. Летти быстро заговорила, точно оправдываясь:

— Так оно и есть. Так и было… а теперь мы впятером. Так, значит, луна сейчас взойдет!

— Да… Я люблю смотреть, как она всходит над лесом. Медленно выплывает и смотрит на тебя. Я всегда думаю: о чем она хочет спросить? Ведь мне есть что сказать, только не знаю, что, — сказала Эмили.

Там, где небо бледнело на востоке, над верхушками деревьев появился желтый серп луны. Мы молча стояли и смотрели. Вскоре выкатился весь огромный диск, поднялся и посмотрел сверху на нас. С головы до ног мы были залиты лунным светом.

Нам было приятно чувствовать, что наши лица словно окунулись в воду и купаются теперь в лунном море. Летти казалась радостной, несколько возбужденной. Эмили — встревоженной. Лесли — рассеянным. Джордж — задумчивым. Всепроникающие лунные пылинки незаметно впорхнули в его мысли и чувства. Наконец Лесли мягко, совершенно не к месту произнес, обращаясь к одной Летти:

— Пойдем, дорогая, — и взял ее за руку.

Она позволила ему увести себя, и они пошли по берегу, потом по настилу через шлюз.

— Ты знаешь, — сказала она, когда они осторожно поднимались по откосу среди фруктовых деревьев, — я чувствую себя так, будто мне хочется смеяться… или танцевать… в общем, хочется выкинуть какую-нибудь штуку.

— Только не сейчас, — ответил Лесли тихим голосом, чувствуя себя и впрямь уязвленным.

— Нет, я что-нибудь сейчас вытворю! Вот утащу тебя на дно!

— Нет, нет, дорогая! — Он удержал ее.

Они миновали лужайку и очутились возле нашего дома, Лесли придержал калитку, что-то тихо сказал.

Думаю, ему не терпелось досказать что-то очень важное, поэтому он обнял ее.

Она вырвалась и, развернувшись лицом к лужайке, лежавшей в тени между полосками света на востоке и на западе, крикнула:

— Полька!.. Полька… можно танцевать польку, когда трава такая мягкая и густая… и пускай на ней лежат опавшие листья. Да, да… все равно весело!

Она протянула руку к Лесли. Но это был слишком большой удар по его самолюбию. Тогда она обратилась ко мне:

— Пэт… потанцуй со мной… Лесли не любит польку.

Я танцевал с ней. Даже не знаю, но почему-то я всегда готов танцевать польку. Ноги словно от рождения предназначены именно для этого танца.

Мы порхали, шурша по опавшим листьям. Эта ночь, эта низко нависшая желтая луна, эта бледность на западе, эта вечерняя синь над головами, эти фантастические ветви лабурнума — все делало нас немного сумасшедшими.

Летти утомить невозможно. Она вообще не устает. Ее ножки — это крылья, бьющие по воздуху. Когда я остановил ее, она засмеялась так же весело, как всегда, и поправила волосы.

— Вот! — сказала она, обращаясь к Лесли голосом, выражавшим высшую степень удовольствия. — Это прекрасно. Может, потанцуем?

— Только не польку, — сказал он грустно, ощущая, как эта резкие движения разрушают поэзию в его сердце.

— На мокрой траве и на опавших листьях другого танца не получится. А ты, Джордж?

— Эмили говорит, что я просто прыгаю, — ответил он.

— Давай… давай… — И в тот же миг они заскакали по траве.

Скоро она почувствовала ритм его танца и подчинилась ему. Действительно, он прыгал, носился большими скачками, увлекая ее за собой по большому кругу. Это был танец!

Мы с Эмили вынуждены были присоединиться, образовав внутренний круг. Было ощущение, будто что-то белое, светлое летает поблизости. Шуршала наша одежда, шуршали опавшие листья, вздымаясь и кружась за нами следом. Мы плясали долго, пока не устали.

Джордж стоял, большой, сильный, с выражением триумфа на лице, а она выглядела возбужденной, как вакханка.

— Вы закончили? — спросил Лесли.

Она поняла, что сегодня он не будет донимать ее своими вопросами.

— Да, — ответила она. — И тебе не мешало станцевать. Дай мою шляпку, пожалуйста. Разве я выгляжу так уж непристойно?

Он подал ей шляпу.

— Непристойно? — переспросил он.

— О, ты действительно загрустил! Ну, что случилось?

— Да, что случилось? — повторил он с иронией.

— Наверно, это из-за луны. А теперь скажи, моя шляпка сидит прямо? Скажи… ну, ты же не смотришь. Тогда поправь ее. Ну, давай! О, твои руки так холодны, а мои так горячи! Я чувствую себя такой проказницей, — и она засмеялась. — Вот… теперь я готова. Ты заметил, что эта маленькие хризантемы стараются грустно пахнуть, особенно когда полная луна смеется и подмигивает сквозь ветви деревьев? Ну, зачем они так грустны! — Она набрала полную горсть лепестков и подбросила их вверх. — Вот… они вздыхают, просят, чтобы все грустили… а я люблю, чтобы все вокруг подмигивало, озорничало и выглядело таким заброшенным, диким, настоящим.

Как я уже говорил, и мельница, и ферма Стрели-Милл расположены в северной части Неттермерской долины. По склонам холмов на севере разбросаны ее пастбища и пахотные земли. Общинные земли, выгоны и пустыри на западном склоне, нынче совсем заброшенные, теперь принадлежат поместью, а плодородная земля на востоке простирается до извилистого ручья, полоска поросшей деревьями земли тянется до самого леса и заканчивается у верхнего пруда; за ней, на востоке, вздымается склон холма с редкими деревьями и разрушенной изгородью, все давным-давно забила здесь дикая трава. На северо-западе начинались темные леса, успевшие укорениться и на востоке, и на юге, они спускались к самому Неттермеру, подступая к нашему дому. С восточной вершины холма вдали можно разглядеть купол церкви Селсби, несколько крыш и главные опоры шахты.