Кристина Арноти - Отличный парень

— Гувернантки?

Надо что-то придумать. Нельзя его спугнуть.

— Англичанки…

— Вы сказали, что выучили английский язык в Англии. В то время, когда там работали.

— Я солгала.

— И как часто вы обманываете?

— Почти всегда. Все время лгать — занятие довольно утомительное. Но я делаю это не по своей воле.

— А что случится, если вы будете говорить правду?

— Правду?

— Да.

— Я и говорю правду… Сейчас.

Солнце, отражаясь от встречного потока машин, слепит глаза.

— И что же?

— Он не сводил с меня глаз. Мы играли в воде, как парочка влюбленных дельфинов. Мы не обмолвились ни единым словом. Мы прикасались друг к другу. Он трогал мое тело. Везде. Под водой.

Надо выложить ему все как на духу.

— Мне хотелось избавиться от надзора гувернантки. Я поплыла вперед, он за мной. Когда мы отплыли на достаточно большое расстояние от берега, он нагнал меня и прижал к себе. Мы были похожи на двух рыбок. Я видела, как на берегу гувернантка грозно размахивала своим платком. Я поплыла в сторону пляжа. Он не отставал от меня. Он ласкал меня под водой. Спину, грудь, ноги и все остальное. Мне было весело. На берегу гувернантка строгим тоном приказала: «Сейчас же идите и переоденьтесь. И немедленно возвращайтесь под зонтик».

— Я пошла переодеться в нашу личную кабинку. Не успела я войти, как услышала, что кто-то тихонько скребется в дверь. Это был он.

Я была мокрая с головы до ног и с растрепанными волосами. Мне было смешно до слез. Он проскользнул в кабинку словно угорь. Мы скинули с себя остатки одежды. Он опрокинул меня навзничь. Я не знала, что в таких случаях следует делать. У него тоже не было никакого сексуального опыта. Меня мучил вопрос, закрыта ли на защелку дверь, но я не пошевелилась, чтобы встать и проверить. Блондин раздвинул мне ноги, и я вдруг почувствовала острую боль. Словно между моих ног вонзился большой острый нож. Парень прикрыл глаза. Он был похож на ангела и в то же время на молодое животное. Несколько секунд спустя он обмяк. В благодарность за полученное удовольствие он поцеловал меня в губы. Его поцелуй отдавал свежими яблоками. За стенкой уже слышался голос гувернантки: «Анук, Анук, что вы там делаете?»

Он отпрянул от меня и встал. Балансируя по очереди то на одной, то на другой ноге, он натянул на себя синие плавки. Пока я искала свой купальник, парень сказал «до свидания» и был таков.

— Что тебе известно о том мерзавце, который тебя изнасиловал? — спросил мой отец три с половиной месяца спустя.

— Он не мерзавец и вовсе не насиловал меня. Все произошло с моего полного согласия.

— Что ты знаешь о нем?

— Вокруг его члена росли светлые волосы. Я разглядела их, когда он поднялся, а я еще продолжала лежать на земле. Эти волосы были очень светлого цвета.

Те две увесистые пощечины, которые я получила от отца, до сих пор звенят у меня в ушах.

Наконец, они увидели мотель, называющийся, судя по вывеске, «Парадиз-Инн».

— Мы остановимся в нем, — говорит Стив. — Я сниму два номера. Вы отдадите мне вашу одежду, и я отнесу ее в чистку.

Машина сворачивает с шоссе на второстепенную дорогу, ведущую к основному корпусу мотеля.

Стив останавливается у регистратуры и входит в здание. Несколько минут спустя он появляется с ключами.

— Двадцать четвертый, — говорит он. — Немного далеко…

Машина тормозит у одного из типовых домиков.

— Пошли.

Анук следует за ним. Стив открывает дверь, и они входят в прохладное помещение.

— Проходите в ванную комнату и передайте мне вашу одежду.

Анук идет в ванную комнату.

Она раздевается, собирает одежду и протягивает ее Стиву.

— Вот…

— Я принесу ваши вещи, когда их почистят.

Немного помедлив, он входит в ванную комнату. Стив целует Анук в губы, не прикасаясь к ее телу.

— Ан-жук…

— Да…

— Тот мальчик… Вы любили его?

— Кого? У меня не было времени, чтобы влюбиться… Я знаю о нем меньше, чем о вас…

— Вы знаете обо мне все…

— Все?

И она продолжает начатую фразу, делая небольшую паузу, чтобы немного утихла боль, которую она испытала, вспоминая минувшие дни:

— Я только знаю, что у вас есть Дороти и… малыш… Что же касается всего остального, то вы, возможно, немного приврали… Впрочем, так делают все.

— До свидания, — произносит он безучастным тоном. — Я скоро вернусь…

— Если вы вздумаете оставить меня здесь без денег и одежды…

— Я вернусь, — говорит он.

И он уходит.

Мало-помалу она приходит в себя от шока, который она испытала на Потомаке. Теплая вода ванны успокаивает ее. Анук намыливается с ног до головы. Маленький кусочек гостиничного мыла то и дело выскальзывает в воду, и ей приходится вылавливать его в воде. В конце концов от него остается только жалкий бесформенный обмылок. Анук встает под душ. Струи воды потоком обрушиваются ей на голову и стекают по лицу. На память приходят строчки из рекламы «Эр Франс»:

— Мое имя — Анук. Мой адрес — «Парадиз-Инн». Пункт назначения? Что же мне написать на багаже?

Вода становится почти ледяной. Ей становится смешно от мысли, что Стив, возможно, в этот момент так же, как и она, принимает душ. Что, если его номер располагается по соседству? Французу никогда не пришло бы в голову снять два номера, а затем оставить девушку принимать душ одной. Похоже, что в вопросе взаимоотношений полов французы куда более продвинуты по сравнению с американцами. Анук закрывает кран, выходит из душа, с наслаждением закутывается в большое банное полотенце, подходит к висящему над умывальником зеркалу, которое густо покрыто пятнами, а к краю раковины прилепился чей-то короткий темный волос. Анук с отвращением отводит взгляд в сторону. Она смотрится в зеркало. Солнце неровно опалило ее кожу. У нее покраснели кончик носа и лоб. Она ищет в сумочке расческу и губную помаду. Это все, что осталось у нее от прошлой жизни. И хотя в тайне есть своя прелесть, однако…

Возможно, в чужой стране ей не следовало бы выходить из отеля без документов. В ее сумочке нет даже визитной карточки отеля. Анук старательно расчесывает волосы, красит губы.

На память приходит давний разговор с матерью. При одном только воспоминании она краснеет от стыда.

— Дорогая, мне надо кое-что сказать тебе. Пройдем в мой кабинет…

Мать называет кабинетом безвкусно обставленную комнату со смешными бантиками на абажурах настольных ламп. Здесь, расположившись за письменным столом эпохи Людовика XV, она подсчитывает свои расходы на хозяйство.

— Сядь…

«Мне ничего не оставалось, как опуститься на ее пуфик», — вспоминает она, продолжая расчесывать волосы.