Тимоти Финдли - Если копнуть поглубже

Воскресенье, 4 апреля 1999 г.

Воскресный день. Два часа.

Как всегда во время парада, пошел дождь. Но он никого не огорчил. Ничего подобного. Более того, утром Джейн видела миссис Арнпрайр — та стояла на заднем дворе в одной ночной рубашке, подняв лицо и руки к небу: Господь услышал нашу молитву!

В этом году выпало очень мало снега — ползимы земля лежала голой. А край был сельскохозяйственный, и даже горожане имели сады и огороды — с овощами, цветами и деревьями. Поэтому каждый зависел от щедрости природы на влагу. И этот дождь с нетерпением ждали.

У арены собралась толпа людей, целых пол-мира — так, по крайней мере, казалось Уиллу, все под раскрытыми зонтами, среди которых только один был черный. Естественно — нечего даже сомневаться — он принадлежал мистеру Сисенсу, гробовщику. Не смейте произносить Сисенс — только Сизенс, шипел гробовщик на клиентов даже в их самые горестные минуты. А остальные зонтяры — еще одно новое слово в лексиконе Уилла — представляли собой настоящую какофонию цветов, словно кричали: Красный! Зеленый! Розовый! И даже в горошек! В синий.

— Мам, когда они пойдут? — спросил Уилл.

— Когда будут готовы, дорогой, — ответила Джейн. — Не забывай, у них это самый важный день в году. Они волнуются и нервничают, как папа перед премьерой.

Уилл посмотрел на Гриффа, который пытался уклониться от назойливого внимания какой-то разговорчивой женщины. Мальчик подумал: Похоже, папа сейчас окончательно разозлится — совсем как на меня, когда я задаю слишком много вопросов.

Уилл хотел пи́сать, однако понимал, что это исключено. Большой мальчик — он не мог обмочить штанишки. А до сигналов фанфар, объявляющих о начале парада, не оставалось времени сбегать в туалет. Приходилось терпеть.

Исключено. Крепись.

Таковы были последние родительские наставления. Джейн недавно запретила покупать видеоигру, заявив: Это исключено. А Гриффин, когда Уилл грохнулся с велосипеда и пребольно ободрал оба колена, сказал сыну: Крепись, парень.

Редьярд натянул поводок. Ему стало скучно.

Уилл поднял глаза на Мерси: может, она прогуляет пса?..

Мерси давно научилась читать его мысли. Она улыбнулась: «Иди сам. А я не хочу пропустить парад, как в прошлом году, когда Редьярд три раза обмотал поводок вокруг дерева».

Стоявший рядом Люк позволил ей взять себя за руку. Возникавшее у него раньше на людях ощущение неловкости из-за того, что он обзавелся подружкой, стало проходить.

Уилл повернулся к Джейн. Теперь ему было восемь.

— Мам!

— Ш-ш-ш… Не шуми. Потерпи.

Потерпи. Крепись.

Уилл различил далекий хрип труб — первый выдох, который предшествует началу музыки.

Все повернулись направо.

Дождь усилился — казалось, его подхлестнули фанфары.

Словно ружья, нацелились любительские и профессиональные фотоаппараты.

Телевизионщики и фотокорреспонденты выскочили на середину дороги.

— Отойдите прочь! Прочь! — раздалось в толпе.

— Вы нам все загораживаете! — кричали зрители.

— Сами отойдите! Это наша работа!

Мерси посмотрела налево: а вот и ее молодой сосед Милош Саворский. Все такой же таинственный, подумала она. Непроницаемый. Как всегда, в разодранных джинсах, с детским выражением лица. Таков уж его имидж, решила она. Так его можно опознать: джинсовка, мечтательность, желание. Символы его выживания.

Рядом с ним сидел пес. Шопс.

Мерси улыбнулась.

Клэр и Хью стояли поодаль под одинаковыми кирпичного цвета зонтами. Джейн и Грифф помахали им руками. Люк и Мерси тоже. Хайленды улыбнулись и помахали в ответ.

Трубачи уже поравнялись с местом, где стоял Уилл.

Мальчик подался вперед, натянув веревочное ограждение.

Редьярд вскочил у его ног, и пальцы Уилла обжег накрученный на них поводок.

И наконец из-за ширмы шотландских юбок показались они.

Один белоголовый гусь.

Пара черных лебедей.

Два белых гуся с яркими оранжевыми клювами.

Шестнадцать белых лебедей.

— Мам, шестнадцать!

Они шествовали. Они выступали. Шагали — и остановились. Немного посовещались между собой — и двинулись дальше, превратившись в царственную процессию. Смотрели налево, направо, потом вперед, гордо не обращая внимания на зрителей-людей. В конце концов, мы короли и королевы — мы выше всего этого. И еще: они уже почуяли реку.

Воду.

Реку Эйвон.

Озеро Виктория.

Пять месяцев жизни в сарае — жизни, должно быть, казавшейся ссылкой, несмотря на обилие сена, соломы, еды и тепла.

Но не было реки.

Не было озера. Не было свободы.

Редьярд забеспокоился и заворчал: добыча!

Уилл поднял глаза на Гриффа: отец стоял рядом с матерью, положив ей руку на плечо.

Джейн сжала пальцы сына в своей ладони.

— Ну вот, еще один год… И опять выпускают лебедей, — сказала она. И подумала: Мы справились , но вслух этого не произнесла.

Трубачи и зрители начали расходиться.

— Как здорово видеть их снова! — проговорила Джейн. — Прямо рай на земле.

— Успеваешь почти забыть, насколько они красивы, — согласился Грифф.

— И как пуста без них река. — добавила Джейн. — Пошли, Уилл. Пора домой.

Они стали выбираться из толпы.

Дом. Домой, думала Джейн.

Мейбел дала ей денег на покупку дома на Камбриа-стрит — часть наследства. А остальное Джейн получит после ее смерти.

Обещай мне только, что раз в неделю будешь ставить свечу за Лоретту, написала она. И никогда ее не забывай. Никогда. И никогда не забывай в своих молитвах мать.

Джейн держала обещание и раз в неделю погружалась в атмосферу покоя церкви Святого Иосифа; теперь она испытывала там совершенно новое для себя ощущение одиночества — полное мира и удовлетворенности.

Мерси взяла у мальчика поводок Редьярда и шла позади остальных с видом, как она шутливо выражалась, смиренной служанки. Она любила свою работу. Без нее она бы умерла. Работа внесла в опустевшую жизнь Мерси смысл — общество нуждавшихся в ней людей. А теперь рядом был еще Люк. И грела мечта о «Гостинице Маккензи: ночлег и завтрак», которую она откроет в будущем, на что Люк уже согласился. Больше никаких пустующих комнат, заявил Люк. Значит, когда вырастет Уилл, у Мерси найдется, чем заняться.

Они оказались на углу Ватерлоо, где у моста над плотиной сгрудились гуси и лебеди. Уилл перебежал на другую сторону улицы, чтобы лучше их рассмотреть.

Высоко в небе появились стаи ворон, также возвращающихся к своим гнездам. Птицы разбились на группы и кричали, словно раздавая инструкции: вам туда, а нам сюда, — прямо как дон Армадо в финале «Тщетных усилий любви», хотя Уилл об этом еще не знал. Он узнает об этом позже — летом.