Джойс Элберт - Безумные дамочки

После трех порций виски Беверли уехала домой. Швейцар Генри спросил, как она себя чувствует.

— Спасибо, Генри, гораздо лучше.

На самом деле ей было гораздо хуже, голова раскалывалась, а Питера долго не будет. Когда она поднялась, дети на кухне обсуждали с Маргарет проблемы сексуального воспитания.

— Вылупились яйца, что появляется? — спросила Салли.

— Цыплята, — ответил Питер-младший.

— У других животных тоже есть дети, — напомнила Маргарет. — Но яиц у них нет. Откуда же они появляются?

— Из капусты? — истерически захохотал Питер-младший, а сестра ущипнула его.

— Мама хочет выпить мартини, — объявила Беверли, — а потом ждать, когда позвонит дядя Йен.

— Кто это? — спросила Салли.

— Новый мужчина, дорогая.

Анита наливала мартини для одного из пассажиров первого класса рейса 431 из Каира. Она вспомнила последний полет в Каир и мужчину, который пригласил ее на ужин в Нью-Йорке. Ему было около сорока лет, красивый, неженатый (как он сообщил) и очень вежливый. Пережевывая кусочек седла косули, он сказал, что она может существенно увеличить свои доходы во время следующего полета в Каир, если привезет в Нью-Йорк маленький пакетик.

— А что в нем?

— О, — вкрадчиво сказал мужчина, — немножко героина.

— За такие вещи можно угодить в тюрьму.

— Это не очень опасно для стюардессы. А даже если вас схватят, что маловероятно, вы всегда можете сказать, что вам его подсунул какой-то пассажир.

Анита не могла доесть.

— Нет, спасибо. Не стоит рисковать.

Мистер Вежливость сменил тему:

— Как хотите. У вас есть банковский счет?

Анита едва не сказала, что у нее нет банковского счета, но потом передумала; после этих слов он мог возобновить разговор, который потряс ее. Ей казалось, что за шесть лет работы в авиакомпании она уже все видела, и хотя до нее доходили туманные слухи о том, что члены экипажей занимаются контрабандой, сама она столкнулась с этим впервые. Даже Лайза, стюардесса, которая подрабатывала, как говорил Джек Бейли, не стала бы перевозить наркотики. Анита размышляла, не сообщить ли в ФБР об этом пассажире, но тут представила, как ее убьет преступный международный синдикат, и желание донести пропало.

— Кроме того, — сказала она Симоне, — откуда я знаю, что он меня не разыгрывает? Хочет придать себе больше веса.

Симона как раз перешла из «Мини-Ферс» к доктору Гарри Хокеру, где получала сто два доллара в неделю, на семь долларов больше, чем прежде.

— Сколько денег ты могла бы заработать! — воскликнула Симона. — А как интересно! Помнишь фильм «Я воровала бриллианты»?

— Возить наркотики опаснее, чем красть драгоценности.

— Ричард Грин настиг ее в самом конце.

— Это нарушение закона. Я могла бы загреметь в тюрьму «Синг-Синг» на двадцать лет.

— Тебе было бы всего сорок шесть, когда ты вышла бы. Да еще с деньгами в швейцарском банке. Сделала бы пластическую операцию и остаток жизни попивала бы шампанское на вилле в Каннах.

— Обязательно напоминать мне о возрасте?

— Что ты такая чувствительная? Если тебе станет легче, то скажу, что вчера у меня был день рождения. Мне двадцать пять.

— Обязательно напоминать, что ты на год моложе?

— Могла бы поздравить, — сказала Симона.

— Поздравляю. Как тебе грядущее тридцатилетие?

— Со мной этого не случится.

— Что тебе будет тридцать или что ты выйдешь замуж?

— Я могла бы стать миссис Стив Омаха, если хочешь знать.

— Я могла бы стать миссис Роберт Фингерхуд, — ответила Анита.

— Ну, хоть перестала думать о том, чтобы стать миссис Джек Бейли, и то прогресс.

— Я так и вижу карточку: «Доктор и миссис Роберт Фингерхуд сердечно приглашают вас…»

— Ты все еще хочешь купить ореховый гарнитур для спальни?

— Да. А одежду для беременной я куплю в «Бендел». Там чудные вещички.

— Дети? — с отвращением сказала Симона. — Зачем тебе дети? Фигура испортится.

— Все женщины хотят детей. Это естественно.

— А я не хочу. С меня хватит Чу-Чу.

— Проблема только в том, — продолжала погруженная в свои мысли Анита, — к какой религии они будут принадлежать? Роберт еврей, а я лютеранка.

— Тогда буддизм. Счастливый компромисс.

— Мои родители — страшные антисемиты. Как же я приеду с Робертом в Кливленд? Надо будет предупредить их заранее, чтобы не болтали о пейсах и прочих вещах.

— Возможно, тебе следует подождать, пока Роберт сделает предложение, а потом уже суетиться насчет семьи и религии?

— Ты намекаешь, что он не сделает предложения?

— Ты должна признать, что он не производит впечатления человека, озабоченного женитьбой.

— Из-за того, что он не сделал предложения тебе… — горячо начала Анита.

— Не надо меня кусать. Мой тебе совет — не слишком бегай по магазинам в поисках орехового гарнитура. Фингерхуд — засранец, и мы обе это знаем.

— Полагаю, твой вшивый художник такой же?

Симона вздохнула.

— У нас теперь новый способ. Оказалось, что если я отдаю честь и говорю: «Да, сэр!», то оргазм вдвое сильнее.

— Ты ненормальная.

— Все эти цепи и кнуты могут кости переломать, а хороший оргазм никому не повредит.

Этот обмен мнениями с Симоной состоялся около месяца назад, но ни Роберт Фингерхуд, ни Стив Омаха предложения не сделали. Анита, однако, не была обескуражена. Роберт по крайней мере говорил, что хочет жениться, а Джек всегда утверждал, что не хочет. При всем своем сарказме Симона была права, говоря, что большой прогресс уже то, что она оставила мечты о браке с Бейли. Надежды на это разрушали ее, и Анита часто удивлялась, почему она так долго не верила, что Джек говорит серьезно. Он ее не обманывал, она обманывалась сама из-за упорного нежелания принять слово «нет». У нее всегда будет болеть сердце при мысли о Джеке Бейли. Он негодяй. Но за пять месяцев после аборта она полюбила Роберта Фингерхуда так, что и сама себе не верила. Он летал с нею в Пуэрто-Рико. Симона не зря называла его доктором Добротой, хотя и произносила эти слова обычным для нее уничижительным тоном.

Роберт был с ней добр до и после ужасной операции, во время которой она орала двадцать минут. Без его заботы просто не выжила бы. Последовавшее чувство утраты было горше, чем боль. О боли, как выяснилось, легко забыть, а депрессия — это совсем иное, серое, мрачное, не отпускающее ни на минуту чувство. К ее ужасу, это состояние длилось несколько месяцев, она начала уже думать, что никогда от него не избавится. Часто начинала беспричинно плакать, тело содрогалось от рыданий, а потом слезы так же внезапно исчезали, она весь день занималась обычными делами, но чувство усталости и безнадежности не покидало ее. И только в последние несколько недель слезы прекратились, туман начал рассеиваться, появились первые радостные просветы. Она даже перестала винить Джека Бейли в своей беременности и в его бегстве.