Валентин Маслюков - Тайна переписки

Но каково же было удивление Люды, когда некоторую долю часа спустя он выказал недвусмысленные признаки общительности! Полез в карман и протянул к Люде сжатую в кулак руку. Она невольно насторожилась. Кулак таил пузатенький, но короткий перочинный ножик. Ничего не объясняя, мужчина держал на раскрытой ладони нож, а Люда нож не брала. Тогда он подвинул мешавшие ему цветы, положил нож на стол и, не спуская с девушки взгляда из-под белесых бровей, стал продвигать вещицу, подпихивая ее пальцем. К Люде! В сторону Люды, во всяком случае. Сомневаться не приходилось. Она взяла нож и разобрала на красной пластмассовой щечке неровно процарапанные буквы: «Валеру от Трескина».

Да, именно так: «Валеру от Трескина».

— О! — сказала она дипломатично. То есть совершенно неопределенно.

Собеседник (следовало ли называть его собеседником?) снисходительно усмехнулся, снова обратив к Люде выцветшие глаза, и перевернул нож. На другой щечке значилось продолжение надписи: «на память о спасен, жызн». Люда наморщила лоб, не в силах это понять… И вдруг озарением все сложилось в законченную и вполне осмысленную фразу: «Валере от Трескина на память о спасенной жизни». Или, что равнозначно: «о спасении жизни». Не совсем четко прорисованная «жызн» уперлась в край щечки. Просто для «жызни» не хватило места, крошечная риска обозначала окончание «и», которого Люда поначалу не заметила. Следовательно, «жызн» был, как ему и положено, женского рода.

В немом изумлении Люда глянула на спасителя. Он выдержал взгляд и кивнул, снисходительно одобрив ее оправданные обстоятельствами чувства.

Потом убедительно растопырил ножик раскрытыми лезвиями, шильцами, пилочками и другими полезными приспособлениями, снова подсунул его Люде и сказал:

— Швейцария!

Поскольку Люда не знала и возможности узнать не имела, произошел ли самый акт спасения жизни в Швейцарии, был этот кож швейцарской работы или иным каким образом вызывал в воображении «Валеру» горную страну, она отозвалась все тем же, ни к чему не обязывающим: «О!».

Кругленькое это «о» обратилось в подавленный выдох: «О-о-о», когда Люда приметила перед собой того самого чернявого парня в зеленых штанах, что клеился к ней у подъезда.

— У вас не осталось ощущения, — непринужденно начал он, взявшись за спинку стула, — что разговор оборвался на полуслове?

Валера, спаситель Трескина, оглянулся, измерил парнишку взглядом, ленивый взор его задержался на ближайшем объекте — на застегнутых в два ряда пуговицах пиджака. Рот приоткрылся, готовый уж было родить слово… но последовал только выкидыш: губы спустили воздух, раздалось что-то вроде шипения или посвиста.

— Жора! — представился молодой человек, усаживаясь.

Не дождавшись отклика, он живо взялся за оставленный без присмотра ножик.

— Ага! Валеру от Трескина! — Брови приподнялись.

Враждебно поджав губы, следил за ним владелец ножа.

— Что же… — молвил Жора, задумываясь. — Наличие предметов материальной культуры, глухие указания письменных источников позволяют нам в общих чертах восстановить картину. Валеру от Трескина. Значит, Трескина можно из числа присутствующих исключить. Это первое. Второе: одного из вас зовут Валер. Вы следите за ходом мысли?

Люда хмыкнула, Валер угрюмо засопел.

— Валер, — невозмутимо продолжал Жора, — имя несомненно мужское. По аналогии: Авенир, Артур, Валер. Артуру, Валеру — кому, чему. Далее я должен прибегнуть к визуальным наблюдениям. — Жора глянул на Люду. — Так… Один из вас мужчина, другая женщина. Валер — не женщина. И далее, следуя законам формальной логики, приходим к выводу, что женщина — не Валер. Остался последний шаг в цепи умозаключений: вас зовут Люда!

Люда засмеялась. Славный все же парнишка. Может быть, он был не так молод, как поначалу казалось — хорошо за тридцать, но общая живость придавала ему что-то свойское, уничтожавшее разницу в возрасте. Чернявый, в меру скуластый парень. Мягкие интонации в голосе и тонкие запястья под безупречно белыми манжетами, сильные, ловкие пальцы фокусника.

— Я начинаю подозревать, что вы были правы, — сказала Люда, испытывая потребность сгладить прежнее недоразумение. — Не вас ли я ожидала там у входа?

— Увы! — быстро возразил Жора. — Вы ждали Трескина! И с этим ничего не поделаешь. Факт не подлежит сомнению, не может быть оспорен в судебном порядке и не имеет никакого логического обоснования. Аминь. А вот и сам шеф, мой друг Трескин! — оглянувшись, продолжал он, и с неприятно уколовшей Люду поспешностью поднялся.

— Просим! — уже переигрывая, захлопал Жора в ладоши.

Дальше по залу, за длинным составленным столом, где раззуделась теплая компания, тоже начали хлопать — не Трескину, а просто из озорства и спьяну; Жорины аплодисменты подхвачены были еще в нескольких местах. Сначала хлопали наобум, не понимая причины, а потом обнаружили: к микрофону подходит певичка. Она раскланялась, несколько удивленная столь жарким приемом.

Люда встала:

— Это вам, — протянула она Трескину букет.

— Тебе, — поправил Трескин. Полуобернувшись, он щелкнул пальцами, вызывая из небытия официанта, но не преуспел в этом и тогда обратился к Жоре: — Найди где-нибудь воду. В вазу поставить что ли…

Жора безмолвно подхватил букет и поспешил, лавируя между столиками.

— Ну? — Трескин поводил плечами, словно это было необходимо ему, чтобы оглядеть стол. — Для чего же мы тут собрались?

Люда вежливо улыбнулась, но смотрела она не на виновника торжества, а туда, где объяснялся с официантом Жора. Трудно было не заметить, что в присутствии шефа парень что-то от своего обаяния растерял. Все вокруг приспосабливало себя под Трескина, принимая удобную для него форму, и Люде тоже не оставалось иной возможности, как приспосабливаться. Все вокруг как будто подталкивали ее к Трескину. Но Люда не любила, когда ее подталкивали.

— Я полагаю, что у меня сегодня день рождения, — продолжал Трескин.

— И как же ты прав, как же ты прав! ~ на ходу подхватил Жора, возвращаясь. — Валера, спаситель ты наш, доставай!

Картонный короб заключал в себе подарки: от Жоры, от Валеры и от присутствующего здесь мысленно Пети. Это были три переносных телевизора, один меньше другого. Их тотчас же повключали. На эстраде, припадая губами к микрофону, пела певичка и бухал оркестр, мужчины громко, повышенными голосами переговаривались между собой. Трескин с выражением хищного удовлетворения на лице купался в грохоте раздробленных голосов, раздавленных мелодий и, поглядывая на экраны, вертел настройку. Гам поднялся страшный, у Люды стучало в висках.

Наконец с рюмкой в руках поднялся Жора:

— Два года назад… — разобрала Люда, — за этим столом… — Она не все понимала из-за шума и, честно говоря, не особенно к этому стремилась. — Свой первый миллион… ответственность… в свои руки… стеклянные небоскребы… уборщицы (?)… которое есть свобода… рождения… …торая… …осто… …ж… …при… к… и вот прибавилось два года и двести двадцать два, два, два, два… не знаю сколько там миллионов. В общем, Юра, расти большой!