Марджори Иток - Рассвет на закате

Ну, значит, ты этого не сделала, ты, дурочка. Ты превратилась в такой отвратительный сгусток жалости к самой себе, что даже не знаешь, что делаешь.

Но она точно выключила свет. И тем не менее свет горит снова.

Элинор заставила себя повторить вслух мысль, которая вертелась в ее голове, и осознать ее.

В магазине кто-то есть!

Бен. Конечно же. Он просто не поехал домой.

Элинор было решила окликнуть его, но замерла.

А что если это не Бен? Что если это Тони? И он ищет ее?

У него есть ключ. Утреннее происшествие уже показало ей, что у него должен быть ключ.

И, однако, она должна пойти и посмотреть. Может быть, его смутило то, что она застала их с Джилл в постели?

Но из рабочей комнаты по-прежнему не доносилось ни звука — ничего, кроме вздохов ледяного ветра да хлопанья фрамуги.

И еще она расслышала кое-что. Шорох, шевеление.

Томасин. Конечно, это Томасин.

Но Томасин не умеет включать свет.

И вдруг что-то огромное мелькнуло перед ее затуманенным взором за дверью слабо освещенной рабочей комнаты. Что-то огромное, но невысокое. С мохнатыми ушами и бархатными печальными карими глазами. Оно посмотрело на нее и сказало: «Гав!» — словно здороваясь, и засеменило через комнату к ней.

В конце концов, это всего лишь сон.

И во сне она прошептала: «Чарли!» Она вцепилась в густой мех, уткнулась в него мокрым лицом и почувствовала, как шершавый язык слизывает соленые слезы с ее щек.

И тут ее осенило, словно вспышка света пронеслась в ее голове: «Бентон умер, но никто не говорил, что и Чарли умер».

Если это реальность, если это не сон, то откуда взялся Чарли?

Медленно-медленно Элинор соскользнула босой ногой по холодному полу, а ее сердце гулко стучало в груди, словно птица в клетке, отчаянно бьющая крыльями. Она встала, отпустив собаку, которая вопросительно смотрела на нее. И, словно в трансе, пошла в рабочую комнату.

Сенбернар за ее спиной еще раз сказал: «Гав!» На этот раз он выражал не приветствие, а одобрение.

Элинор остановилась и оглянулась.

Чарли уже вспрыгнул на ее кровать и свернулся клубком. Когда она уставилась на него, он повозился, положил голову на лапы и закрыл глаза.

Чарли был верен себе.

Это был не сон. Это была реальность.

Но, если Чарли реальность, значит…

— Господи, помоги мне! — прошептала она и побежала к двери.

На этот раз Элинор не медлила. Она летела как на крыльях.

Между столом и буфетом на полу лежал клетчатый спальный мешок. На нем вместо одеяла был постелен еще один спальный мешок. Между ними располагалась какая-то огромная масса. На спинке кресла висели шерстяная рубашка и охотничий плащ, с которого стекали на пол струйки растаявшего снега. Тяжелые промокшие незашнурованные ботинки, словно усталые солдаты, стояли у двери.

Но Элинор мало что заметила, кроме очертаний человеческого тела да огромной руки, подложенной под голову с густой седой шевелюрой.

Она медленно опустилась на колени и очень нежно коснулась его, отказываясь верить в происходящее. По щекам Элинор тихо текли слезы. Соленая капля упала на его голое плечо, и она вытерла ее дрожащей рукой, не желая разбудить его. Она просто хотела дать себе волю насладиться тем, что она видит его, что она чувствует, как он дышит. Элинор думала: «Дорогой Боже, это чудо, что он дышит, что он жив…»

Но Бентон уже почувствовал ее прикосновение. Открыв глаза, он повернулся, оперся на локоть, узнал ее и сварливо сказал:

— Где вас черти носили? — Элинор задохнулась. В этой вспышке был он весь: его тревога, беспокойство и тоска. Он протянул руки, привлек ее к себе, прижал к своей груди, хрипло шепча, уткнувшись в ее теплую шею: — Я не мог найти тебя, машины у дома не было, здесь тоже, и я не знал, где еще тебя искать, куда идти, проклятье, ну что ты за женщина, почему не можешь сидеть в каком-нибудь одном месте?

Если бы только он знал, как она хотела навсегда остаться здесь, в его объятиях, спрятавшись под уютный спальный мешок и прижавшись к его могучему телу!

А Бентон хрипло шептал между поцелуями, между жадными прикосновениями губ:

— О, моя дорогая, я люблю тебя, я скучал по тебе, я готов был пройти через адский огонь, лишь бы узнать…

Она знала, что сейчас не время задавать вопросы, сейчас время любви, которую он излучал, которая изливалась на нее в его хриплом голосе, в его губах, в его страстном теле, и она должна принять эту любовь и отдать ему свою.

И он тоже думал лишь о том, что они снова вместе, они половинки единого целого. Коснувшись губами ее теплой шеи, он прошептал:

— Тема для размышления: мы все время оказываемся на полу.

А Элинор тихо ответила:

— Но чем плохи полы?

В то же самое время она устремилась навстречу его ласке, чтобы обвиться вокруг его тела, прижаться губами к его шевелюре, дрожа от желания, позволить ему жадно целовать свою грудь. Он целовал ее, и у нее перехватило дыхание от нежности, от того, что она скорее чувствовала, нежели слышала, как он расстегивает пуговицы свой рубашки, и его прерывистое дыхание горячо овевает ее атласную кожу. В голове Элинор пронеслось: «Боже, как это хорошо, когда любишь, сколько нежности!» И она стала все глубже погружаться в райские глубины, скользить все дальше и дальше, пока ее не обмыли теплые ласковые волны пресыщения.

Он не отпустил ее, не дал ей уйти. Бентон прижимал ее к своему могучему телу, словно в порыве неутоленной, неукротимой страсти. Даже если бы Элинор сомневалась, хотела отстраниться, то не смогла бы сделать этого, так силен был ее собственный порыв, так жадно она стремилась к нему навстречу. Она была счастлива оказаться рядом с этим огромным мужчиной, прижаться щекой к мягким волоскам на его груди, вслушаться, как гулкие удары его сердца становятся все спокойнее, и чувствовать, что его рука по-прежнему ласкает ее грудь, но уже более осторожно и нежно.

Бентон прошептал в ее ухо так тихо, что она еле расслышала:

— Прости, мне жаль…

Она в истоме пробормотала:

— А мне нет. И тебе нелепо извиняться.

Он поцеловал ее в ухо и продолжал:

— Нет, я не прошу прощения за то, что мы занимались любовью, — глупая, я никогда не жалею об этом, — но я парень консервативный и хотел бы, чтобы мы делали это медленно, в чистой постели, и я наслаждался бы каждым сантиметром твоего тела, каждой минутой, проведенной с тобой. А теперь посмотри на нас…

Элинор подняла голову, ткнулась губами в его подбородок и спросила:

— А что, разве это в последний раз?

Бентон рассмеялся, прижался к ее растрепанным волосам и произнес:

— Ты права. — И еще он сказал: — Господи, как я люблю тебя! Я даже сам не верю, насколько я тебя люблю.

Элинор обняла его и, ощутив, что он жив, дышит и лежит рядом, все вспомнила. Она сказала: