Наталья Калинина - Останься со мной навсегда

Я не помню, как поступила та девушка в фильме, — но помню, как поступила я. Извернувшись всем телом, я резко повернула голову и впилась зубами в шею моего мучителя — впилась мертвой хваткой, так сильно, что мне не сразу удалось разжать челюсти.

— Ведьма, — злобно прохрипел Уэст, отскакивая в сторону. — Проклятая ведьма. Ты сама не соображаешь, что делаешь.

Я выплюнула его кровь и запахнула на груди разорванное платье. Уэст сидел на кровати и бормотал себе под нос какие-то бессвязные ругательства, прижимая руку к окровавленной шее… Я сама была удивлена тем, что сделала, — я бы никогда не подумала, что способна укусить человека, даже в крайней ситуации. Но я знала, что поступила правильно. В эту минуту я чувствовала себя очень сильной и была уверена, что сумею противостоять Уэсту и впредь, если он еще посмеет ко мне притронуться.

Уэст встал и направился к двери, все еще держась за шею.

— Собирай вещи, Констанс, — сказал он, останавливаясь на пороге и поворачиваясь ко мне. — Завтра утром я заеду за тобой и отвезу тебя на вокзал. Поедешь на свою родную ферму ухаживать за коровами. А если у тебя вдруг возникнет желание вернуться в Голливуд, постарайся не забывать о том, что такие, как ты, здесь не нужны. У нас нет ролей для бешеных собак. А я уж позабочусь о том, чтобы все узнали, как ты повела себя с человеком, который нянчился с тобой три месяца и всей душой хотел тебе помочь. На тот случай, если ты не осведомлена, Констанс, — девушек не снимают в кино за красивые глаза. Любой другой режиссер на моем месте потребовал бы от тебя того же. И даже опытные актрисы не брезгуют этим — уж не говоря о какой-то деревенской девчонке, которая даже не знает, что такое кино. Так что попомни мои слова: в Голливуд тебе путь заказан.

— Плевать я хотела на Голливуд, — спокойно ответила я. — Лучше ухаживать за коровами, чем спать с такой свиньей, как вы.

Как только за Уэстом захлопнулась дверь, я бросилась под душ, чтобы поскорее смыть с себя следы его грязных прикосновений. Потом, вернувшись в комнату, занялась укладкой вещей.

Перспектива возвращения на ферму вовсе не пугала меня. Точнее, я просто не задумывалась над тем, что будет со мной в дальнейшем. Сейчас мне хотелось лишь одного — уехать подальше от Уэста.

Когда все вещи были собраны, я решила уехать, не дожидаясь утра. Я заказала по телефону машину в расчете на ночной поезд, отходящий из Лос-Анджелеса в два с минутами, потом сварила себе кофе, чтобы побороть странную сонливость, которая начинала мною овладевать.

Я поперхнулась первым же глотком кипящего кофе — мне как-то не пришло в голову его остудить. В глазах потемнело, и к горлу подступила тошнота. Я едва успела добежать до туалета.

Меня рвало мучительно и долго. Не знаю, было ли это от нервов, или от шампанского, или от наркотика, который подмешал в него этот подлец (он сам потом признался мне в этом), но меня буквально выворачивало наизнанку. Когда приступ тошноты наконец прошел, я так и осталась сидеть на полу в туалете, глядя в одну точку и стараясь побороть головокружение. Потом, незаметно для себя самой, задремала.

Меня разбудил звонок в дверь. «Это Уэст», — испугалась я — и тут же вспомнила, что вызывала такси. Не без труда я встала на ноги и поплелась к двери. Меня все еще мутило.

— Я, наверное, ошибся адресом, мисс, — сказал таксист, по всей вероятности, заметив мой явно нездоровый вид. — Вы ведь не вызывали такси, чтобы ехать на вокзал?

— Вы не ошиблись, — ответила я таксисту. — Я в самом деле вызывала машину, только… только мы поедем не на вокзал.

Я приняла это решение за какую-то долю секунды — как будто мне его кто-то продиктовал. Я решила, что поеду к Уэсту. Если я извинюсь перед ним, может, он простит меня и позволит остаться… Я вдруг поняла, что если вернусь на родительскую ферму, мне уже больше никогда не вырваться оттуда, а это означало полный крах всех моих надежд.

Попросив таксиста подождать внизу, я направилась в ванную. Меня все еще шатало от слабости, но теперь я была совершенно трезва.

Я действовала как робот, так, словно кто-то управлял мной извне. Я вымыла лицо и почистила зубы, расчесала спутавшиеся волосы. Потом сбросила домашний халат и надела джинсы и свитер, сняла с вешалки пальто, потушила свет и вышла из квартиры.

Впоследствии, перебирая в памяти события той ночи, я так и не смогла понять, как я на это решилась. Как будто это решение было принято за меня кем-то другим — я лишь подчинилась какой-то чужой, неведомой воле, отдалась во власть сил, которым была не способна противостоять. Конечно, я уже знала, чего потребует от меня Уэст взамен на свое прощение и на позволение остаться, только притворялась перед самой собой, что не знаю.

Уэст открыл мне дверь сразу, как будто ждал моего появления. На нем была пижама, но вид у него был вовсе не сонный. На его шее красовался след от моих зубов. Я ожидала увидеть на его лице злость — но не увидела ничего, кроме удовлетворения.

— Ты послушная девочка, когда ты не под балдой, — говорил Уэст, подталкивая меня в сторону спальни. — Ты бы не стала кусаться, если бы не выпила чего не следовало. Но ты не виновата — это я просчитался. Ты ведь не соображала, что делала, верно?

Я молча кивнула. Мне и самой казалось невероятным, что всего лишь несколько часов назад я могла так отчаянно сопротивляться этому человеку — сейчас у меня не хватило бы храбрости даже повысить на него голос. И я не посмела возразить, когда Уэст подвел меня к разобранной постели.

Уэст раздевал меня медленно и спокойно, наслаждаясь моим стыдом и отвращением, которое я испытывала при каждом его прикосновении. Чтобы продлить себе удовольствие, он аккуратно складывал каждый предмет моей одежды, прежде чем продолжить свое дело. Когда он повалил меня на кровать, я вдруг вспомнила один эпизод, потрясший меня в раннем детстве. Однажды родители повезли меня в город в зоопарк, и я долго стояла перед клеткой с удавом, наблюдая как зачарованная, как он гипнотизирует кролика. Я никак не могла понять, почему кролик пищит и упирается, но все же идет в пасть к удаву… Я не могла знать тогда, что сама окажусь на месте этого несчастного кролика. Только я в отличие от кролика не смела даже кричать.

Вернувшись к себе, я долго плакала, прижимая к лицу разорванное розовое платье, но слезы не принесли облегчения. Потому что я знала, что назад дороги нет, что и впредь буду во всем подчиняться Уэсту, как бы мне ни было это противно, — после того, что он сделал со мной, я больше не могла вернуться на родительскую ферму и жить там прежней жизнью. А моя теперешняя жизнь — Голливуд, моя актерская карьера — полностью зависели от Уэста.

Наши отношения продлились до конца съемок фильма, в котором Уэст, как и обещал, дал мне одну из второстепенных ролей. Потом мной заинтересовался другой режиссер, и Уэст не стал меня удерживать — вполне возможно, что к тому времени он успел найти другую девушку, такую же чистую и наивную, какой некогда была я. Режиссер, предложивший мне роль в своем фильме, взамен потребовал от меня того же, что и Уэст, с той лишь разницей, что он был честен со мной с самого начала. И я даже не подумала возражать — проще согласиться сразу, чем вступать в препирательства, ведь все равно дело закончится этим. Я очень хорошо помнила слова Уэста, что за роли в кино надо платить. То, что раньше показалось бы мне чудовищным и неприемлемым, теперь было для меня в порядке вещей.