Майкл Корда - Роковая женщина

— Будь я проклят, если это мне известно. Он мне не сказал.

— Он не сказал вам?

— Нет. Он дал мне что-то для вас, вот и все. «Чтоб использовать по усмотрению», сказал он. Куда же я, черт побери, это девал?

Троубридж принялся рыться, разбрасывая по мере продвижения стопки бумаг, кошек, книги и папки, что-то бормоча про себя в клубах пыли. Из глубины квартиры до Алексы донеслось какое-то кудахтанье, резкий скрипучий смех, сопровождаемый хриплыми женскими стонами. Неужели отец Троубриджа и его невеста «занимаются этим», спросила она себя.

— Ага! — воскликнул Троубридж, и зашаркал назад, сжимая манильский конверт. — Я знал, что найду. — Он церемонно протянул конверт ей. — Может быть, вы останетесь на ланч?

Она покачала головой.

— Боюсь, что нет.

— Возможно, в другой раз?

— Возможно.

Он печально кивнул, словно и не ожидал ничего иного. Потом дотронулся до ее руки, склонил голову и сказал:

— Он был моим лучшим другом.

Он немного помолчал, игнорируя странные звуки, долетавшие из холла.

— Я не знаю, что здесь. Возможно, я мог бы догадаться, но я не хочу знать… если это то, что я думаю. Как бы то ни было, юная леди, будьте осторожны .

Он открыл входную дверь, проводил ее до лифта, и подождал рядом с ней со старомодной учтивостью, которую она высоко оценила, до последнего момента, когда — она уже входила в лифт — он крепко ущипнул ее за зад.

Когда Алекса обернулась, он уже исчез.

В такси, еще чувствуя щипок Троубриджа, она открыла конверт и бросила взгляд на его содержимое. Это был рапорт дорожной полиции штата Нью-Йорк, и как только она прочла несколько абзацев, сразу поняла, что они означают. Артур рассказал ей, что он сделал, дабы спасти Роберта, но в меморандуме полиции штата, написанного сухим бюрократическим стилем, события этой ночи выглядели еще более жуткими. Но, подумала Алекса, не ей судить Роберта. Она знала, что такое — совершить преступление и скрыть это, хотя в ее случае это было сделано другими людьми ради нее. Однако она молча согласилась с историей, которую состряпали шериф, Барт Гримм и ее мать, и впоследствии была вполне благодарна им, хотя и со стыдом.

Она понимала — кто бы понял лучше — панические усилия Роберта спастись, когда его брат был уже мертв. Потребовалась бы большая отвага, хотя, возможно, не самой высокой пробы, чтобы вылезти из-за руля разбитой машины, перетащить тело брата на место водителя и выбраться на заиндевелую насыпь, чтобы позвать на помощь — именно к таким выводам пришел следователь, изучив обломки машины и результаты вскрытия. Роберт был за рулем и пристегнулся ремнем безопасности, что, без сомнения, спасло ему жизнь, Джон был на пассажирском сиденье и не пристегнулся. Учитывая характер его травм, полиция решила, что он никак не мог быть водителем.

Алекса пыталась представить эту сцену — спортивная машина, летящая прямо на легковую, искаженные ужасом лица водителя и его дочери, миг, когда Роберт должен был понять, что ничего уже нельзя сделать, и потом, после катастрофы, когда он лежал в разбитой машине, зная, что его брат мертв или умирает, его решение спастись самому… и конечно, сознание того, что он наконец стал наследником состояния.

Она вспоминала, как это было, когда она смотрела на тело отца, скрюченное у стены, как безжалостно убитое животное, его грудная клетка была распахана двумя пулями, которые она в него всадила, но о ней позаботились другие, тогда как Роберту пришлось заботиться о себе самому.

Она не могла заставить себя обвинять его. «Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов», — сказал Бартон Гримм, подобно многим людям находя в Библии оправдание своим действиям, и, конечно, мертвым гораздо легче вынести тяжесть вины, чем живым, так что он, возможно, был прав.

В то же время она понимала, почему эти документы так важны для Роберта. Это был его Чаппакудик [43] В катастрофе на Чаппакудикском мосту (1969 г.) погибла секретарша Эдварда Кеннеди. Пресса обвинила сенатора в ее смерти, и начала кампанию травли, отголоски которой не утихают до сих пор. , момент паники, пережитый им в юности, когда он выбрал легкий выход и свалил ответственность за три смерти на брата. Пресса с упоением обрушилась бы на него за то, что случилось двадцать лет назад, отставные полицейские появились бы на телеэкранах с рассказами о том, как их заставили похоронить материалы следствия, ученые и психиатры излагали бы свою точку зрения в «Ночной линии» или «20/20», — его политическая карьера рухнула бы в одночасье. А что подумали бы его родные? Они обвинили Артура в гибели Джона, и делали это до сих пор, потому что ей предшествовала их ссора, но известие, что машину вел не Джон, а Роберт, безусловно, потрясло бы их всех — даже Сесилию. Интересно, знала ли правду Элинор? Может быть, Артур рассказал ей? Алекса решила, что нет.

Что ж, если Роберт смог дать битву при Ла Гранже — ее все еще охватывала ярость при мысли, что сначала Букер копается в ее прошлом, а потом попытается хитростью заставить ее подтвердить свои подозрения — она сможет нанести ответный удар в Кайаве.

Ей хотелось попросить совета у Стерна, но поразмыслив она поняла, что это невозможно. В ее руках была семейная тайна. И она не может доверить ее никому, не принадлежащему к семье.

— Эта встреча совсем неуместна, — сказал Букер, хотя, казалось, он был вполне счастлив оказаться здесь.

— Знаю.

— И вряд ли это хорошая мысль. Для вас, я имею в виду.

— Возможно. Это меня не волнует.

Волнение Букера было для Алексы очевидно. Сама же она старалась держать себя в руках, Потребовалась масса усилий, чтобы убедить его прийти, но она сумела настоять. За блестящими стеклами очков его глаза нервно мерцали, словно опасаясь встретиться с ее взглядом. Это не был взгляд опытного юриста, готового устроить свидетелю перекрестный допрос — что-то в нем напоминало ей застенчивого мальчика, который хочет попросить девочку о свидании и не решается.

Она улыбнулась ему.

— Сожалею, что у нас не было случая узнать друг друга лучше. — Это вряд ли были те слова, которые говорят юристу враждебной стороны, и Букер, похоже, удивился. — Я хотела бы спросить вас, — сказала она по возможности любезно, — зачем нужно было проделывать весь путь в Ла Гранж и затруднять мою мать, когда можно было переговорить со мной? Я не думала, что юристы должны шпионить, исполняя должность детектива.

Букер отчаянно вспыхнул.

— Я не шпионил, — оскорбленно сказал он.

— А как же тогда это называется?

— Предварительное расследование.

— Ясно. Для этого обязательно врываться к моей матери и допрашивать ее?

— Возможно, мне следовало сперва ей позвонить, — мрачно сказал Букер. — Я искренне сожалею.