Майкл Корда - Роковая женщина

— Ладно, — сказал он. — Это все ваши дела, не мои. Бабушка желает соглашения, — тут же добавил он. — Она хочет, чтобы все совершилось как можно тише и быстрее.

— А вы?

— У меня, кажется, не так много выбора, как вы считаете? Настоящий вопрос в том, сможем ли мы сотрудничать друг с другом.

— Надеюсь, что сможем.

Он не ответил. Перед ними начиналась лестница. Наверху, полускрытое деревьями, виднелось странное здание, напомнившее Алексе домик-пряник из сказки.

— Кукольный дом, — сказал Роберт. — Я почти забыл о нем.

— Что это?

— Прадедушка построил его после рождения Кэтрин и Элизабет. Наверное, его можно назвать детской. Все половинного размера, по росту ребенка.

— Я бы хотела посмотреть на него. Он открыт?

Роберт заколебался.

— Да, — сказал он. — Наверное.

Он поднялся по ступеням и нашарил ключ за резным косяком. Несмотря на свои колебания, Роберт точно знал, где его искать.

— Все еще на том же месте, — сказал он. — В Кайаве ничего не меняется.

Он отпер дверь, пригнулся, вошел и включил свет. Алекса последовала за ним, с изумлением поняв, что оказалась в пряничном домике Гензеля и Гретель. Впечатление было несколько бредовое — мебель была сделана на детей, но обстановка дома была пугающе полной, с занавесками на крошечных окнах, миниатюрным столом, даже полностью экипированной кухней, — где все было подходящего размера для девочек шести-семи лет. На миг ей показалось, что в дверях сейчас появится Белый Кролик, поглядывая на часы [48] Реминисценция из «Алисы в Стране чудес». .

Она ожидала, что здесь будет сыро и пыльно, но, как везде во владениях Баннермэнов, невидимая рука поддерживала тут безупречный порядок, словно домом пользовались каждый день. Ряды кукол, по большей части старомодных, заполняли безупречные полки. На столе стоял миниатюрный чайный сервиз. В небольших застекленных шкафах хранились детские книги и игры. Потолок был ярко расписан цветами и птицами. Общий эффект, — подумала Алекса, — словно она оказалась внутри часов с кукушкой. Она наклонилась и выглянула в окно. Детская была выстроена на холме, и отсюда открывался прекрасный обзор. Алекса могла разглядеть все главное здание, и даже, сосчитав все этажи и окна, собственные комнаты.

За спиной она чувствовала присутствие Роберта — ощущение, усиленное теснотой. По какой-то причине, Кукольный домик казался уже не забавным, а зловещим. Она никак не могла избавиться от мысли, что здесь можно устроить укрытие, и вряд ли случайно ее окна так хорошо видны отсюда. Внезапно ей показалось, что она в ловушке.

Две ярких вспышки отразились в зеркале на стене и исчезли.

— Машина, — к ее облегчению сказал Роберт. — Наверное, приехали ваши друзья. Нам лучше уйти.

Она кивнула. Задалась вопросом, не страдает ли она клаустрофобией — хотя для этого дом был не настолько мал. Однако они с Робертом, казалось, полностью заполняли его, словно были великанами.

Алекса пошла к двери, пока Роберт опускал штору. На фоне крошечной мебели он выглядел до жути большим.

— Не думаю, что за последние тридцать лет здесь бывал кто-то, кроме слуг. Типичная баннермэновская глупость, вроде дедушкиного чайного домика — я покажу его вам завтра.

Он открыл перед ней дверь и выключил свет, но не раньше, чем она краем глаза заметила прямо за ним, на полке между двумя куклами — одна в викторианской ночной рубашке, другая в кружевном вечернем платье, обе с широко распахнутыми фарфоровыми глазами той же пугающе яркой синевы, как у Баннермэнов, — набор не слишком уместных здесь предметов: новейший мощный бинокль ночного видения защитной окраски, диктофон, и две пачки «Голуаз» рядом с пепельницей, полной окурков.

Линкольн Стерн взирал на нее с высоты своего роста, заложив большие пальцы за подмышки жилета, пока расхаживая по комнате, в точности, как если бы она была враждебным свидетелем.

— Вы столь же упрямы, как Баннермэны, — сказал он. — У нас прекрасная, сильная позиция. Пусть они опротестуют завещание. Время! Вот, что побеждает в таких делах. Вспомните девицу Рокфеллер, которая вышла замуж за маркиза де Кюва, а потом оставила все состояние любовнику своего мужа — процесс тянется годами, их дети уже в средних летах, а половина свидетелей умерла. Та сторона, которая проявит больше терпения, получит львиную долю, помяните мои слова.

Он осушил стакан скотча, как только приехал, но мускулы его лица все еще оставались напряженными, словно он сидел, стиснув зубы, всю дорогу от города до Кайавы. Она уже забыла, какое впечатление производит на непосвященных манера Саймона вести машину. Сейчас Стерн уже приходил в себя, но вначале он выглядел так, словно в любой момент готов упасть на свои костлявые колени и облобызать землю в благодарность за то, что он все еще жив, как древний пилигрим, достигший наконец берега, после многих месяцев в море. Глаза его все еще сохранили отсутствующее выражение человека, в течение двух часов видевшего перед собой неминуемую смерть. Позади него на диване развалился Саймон.

— Я хочу заключить сделку, — сказала Алекса. — Немедленно.

Стерн одарил ее отеческой улыбкой.

— Конечно, хотите, — мягко произнес он, — это вполне естественно. Но это крайне сложная задача. И я только слегка копнул поверхность. Здесь замешаны сотни миллионов долларов. Даже если де Витт будет сотрудничать — а он не будет, пока мы не заставим его через суд — пройдут годы, прежде чем можно будет прояснить картину, и Бог знает сколько, чтобы составить документ, который вы, по моему мнению, сможете подписать.

— Я не хочу ждать годами.

— Алекса, нам нужно хотя бы иметь точное представление об активах. Иначе это будет верх непрофессионализма. Зачем спешить? Вы говорите так, словно чего-то боитесь.

Алекса задумалась.

— Я боюсь, — призналась она. — Не знаю, почему. Может, все из-за этого дома, — она помолчала, глядя в окно и вспоминая Артура. — Я думала, мы чудесно будем жить вместе, — грустно сказала она. — О, я все знала о возрастной разнице, но думала, что справлюсь с этим. Мы бы путешествовали, мы бы строили музей, заново открыли бы дом на Палм-Бич, я бы сделала его счастливым. Я хочу сказать — разве это было невозможно? Я была неправа?

— Вовсе нет, — с моей точки зрения. Учитывая возраст вашего покойного мужа, он был крайне счастливым человеком, раз встретил вас. И вы правы — если бы он остался жив, бедняга, вам бы ничего не понадобилось знать о трастах или о сделках с его родными. Каковы бы ни были его намерения, а я думаю, что он был настроен слишком оптимистично, подозреваю, что его родные остались бы для него еще более отчужденными, чем раньше, и что он решил — вполне разумно — жить для себя вместе с вами, вместо того, чтобы беспокоиться о них. Однако этого не случилось. Он оставил вам свои проблемы, и, возможно, свое богатство. Что вы с ними сделаете, зависит от вас.