Майкл Корда - Роковая женщина

— Думаю, ее толкнул на это тот малый, Вольф. Я его немного знаю, Возможно, он стоит за этим с самого начала.

— Ты так считаешь? Я бы не была настолько уверена.

— Ну, скажем, заявление о браке… это как раз именно то, что способен выдумать Вольф.

— Да? И ты не находишь, что там может быть нечто большее?

Он изумленно уставился на нее.

— Господи Боже! Ты же не думаешь, что она говорит правду ? Совершенно очевидно, что она лжет.

— Надеюсь, что ты прав — но умение судить о молодых женщинах, Роберт, никогда не принадлежало к числу твоих достоинств.

Он почувствовал, как румянец заливает его щеки. Бабушка никогда не забывала — и не прощала, — его брака и последующего скандального развода, сыгравшего немаловажную роль в ею поражении как кандидата от республиканской (консервативной) партии в борьбе за кресло сенатора Соединенных Штатов от Нью-Йорка.

До него впервые дошло, что бабушка действительно допускает возможность, будто девица Уолден говорит правду. Конечно, он и сам на миг было уверился в этом, но затем решительно отогнал подобную мысль, убедив себя в ее нелепости. Но, если Элинор способна спокойно сидеть здесь на своей музейной софе и рассуждать об этом, тогда к такой возможности следует относиться серьезно.

Ее замечание, словно скрип железа по стеклу, напрягло его нервы до предела. Он чувствовал, как в его душе нарастает возмущение, как бывало всегда, когда его планы подвергались опасности. Если она была замужем за отцом — мысль, конечно, смехотворная и не подлежит обсуждению — тогда что? Можно ли доказать, что этот брак незаконный? По какой причине? Он уже знал, что от де Витта помощи не дождешься. Нужно обратиться к тем, у кого меньше сомнений и больше отваги. Он вспомнил Роя Кона и мысленно отметил, что надо ему с утра позвонить. Рой — крутой тип, видит Бог, что бы еще люди о нем не думали. Или взять этого парня, Грутмана, судебного чародея…

Боец — вот кто ему был нужен, и чем скорее, тем лучше. А если тебе нужен боец — настоящий, изощренный боец — значит, тебе нужен еврей, которому постоянно приходится доказывать, что он ничем не хуже других, а даже лучше.

Образ Роя Кона — сломанный нос, неизменный загар, многочисленные шрамы на лице, глаза, столь же холодные и жесткие, как прибрежная галька, возник в его сознании, и внезапно померк, сменившись другим: он представил себе под палящим солнцем Майами смуглое лицо, щегольские черные усы, сахарной белизны зубы, глаза, словно бездонные омуты. Рамирес и его друзья… Черт побери, почему он не подумал о них раньше? Теряет хватку, стареет? Кубинцы ему задолжали, и задолжали не раз , будь они прокляты!

Девица была любовницей отца, Христос свидетель! С кем еще она трахалась, с кем еще она трахается, какие еще скелеты она хранит в своем шкафу? Вот вопросы, на которые нужно ответить, когда у тебя возникли трудности. Первое правило политика: смешай противника с грязью, даже если в этом нет необходимости. Тайные банковские счета на Багамах, небольшая квартирка в тихом респектабельном отеле, о которой жена — особенно жена не имеет понятия, любовницы или любовники, маленькие неприятности с наркотиками в колледже, или с неким молодым человеком в мужском туалете на автобусной станции, рапорты о которых всегда можно выкопать из каких-нибудь забытых полицейских досье… истории болезней, телефонные разговоры, чековые книжки, любовные письма, неосторожно написанные и сохраненные. Если хочешь найти уязвимое место, начинай с мягкого подбрюшья человеческой слабости, жадности и страсти. Каждому есть что скрывать, надо поискать как следует, твердил себе Роберт как заклинание. Рамирес — вот с кем нужно поговорить. Ему следует позвонить сегодня же…

Бабушка вздохнула. Внезапно она показалась измученной, словно ее потрясающая энергия истощилась.

— Девушка мне кого-то напоминает, — сказала она. — Но никак не могу уловить, кого. Ну, неважно. Старею. Уже состарилась. Так же как Кортланд, кстати. Скажи Букеру, чтобы разузнал все, что сможет. Только осторожно. Он справится, по-твоему?

— Мне так кажется, — ответил Роберт без энтузиазма.

— Он тебе никогда не нравился, потому что влюблен в Сесилию. Я бы не сочла его наилучшей партией, ты это знаешь, но она могла выбрать и похуже.

— Не согласен.

— Она не может до конца жизни сидеть в старых девах только для того, чтобы угодить тебе, Роберт. Ты всегда был самым эгоистичным из моих внуков. И самым своевольным. Скажи ему, чтобы разузнал все, что может.

— Я позабочусь об этом.

Она пристально посмотрела на него.

— Держись в стороне, Роберт. Пусть Букер справляется сам.

— У меня есть друзья, которые могут раскопать нужные факты быстрее, чем Букер. И это вполне просто сделать… ну, неважно, как. Лучше не знать , как делаются такие вещи.

— Это, разумеется, точка зрения твоего отца. Если помнишь, он считал, что она стоила ему президентства.

Роберт прикусил язык. Бабушка, в своей обычной изощренной манере, коснулась нерва, все еще обнаженного с тех пор, как больше десяти лет назад, во время избирательной компании отца, он попал в заголовки газет, гласивших, что он насажал «жучков» в номерах делегатов Никсона на конференции в Майами. Мало кто считал, что скандал в национальной прессе из-за преступных действий Роберта был единственной причиной, по которой отец проиграл уже при первой баллотировке, но, конечно, добра ему это не принесло.

— Если тебе угодно, — произнес он.

— Я знаю, что говорю, Роберт. Не вздумай, что сможешь одурачить меня, как дурачил отца. — Она с трудом встала. Мгновение он был почти готов броситься ей на помощь. Что же его остановило — уважение к ее гордости, сознание, что она ненавидит слабость, и больше всего ненавидит ее в себе самой? Или он просто подумал — ну и черт с ней? Роберт не знал. Он никогда не мог разобраться в своих чувствах к бабушке, ни в детстве, ни, признал он, даже сейчас.

Она медленно подошла к двери, открыла ее, затем на миг задержалась, оглядев комнату.

— Были новости от Ванессы? — неожиданно спросила она.

— Телеграмма.

— Ей лучше бы вернуть драгоценности.

Роберт пожал плечами. Ни одна беседа с бабушкой не обходилась без упоминаний о драгоценностях, которые Элинор с большой неохотой презентовала жене внука.

Во время одной из поездок в Европу Кир Баннермэн умудрился приобрести замечательный бриллиантовый гарнитур — ожерелье, тиару, браслет и серьги, подаренные Наполеоном императрице Марии-Луизе к рождению сына, и вывезти их в Америку, несмотря на шум, поднятый французским правительством и парижской прессой и на какой-то срок отравивший франко-американские отношения.

Элинор годами не надевала эти бриллианты, и Роберт с огромным трудом убедил ее отдать их Ванессе. Всем было понятно — всем, кроме Ванессы, что драгоценности принадлежат семье, а не одному человеку, тем более Ванессе, но она забрала их во время развода, и теперь заявляла, что это подарок. Она увезла их во Францию, и посыпала солью рану, появляясь в них при каждом удобном случае, благо судебный процесс по их возвращению растянулся на годы.