Франсуаза Саган - В ловушке любви

— Жозе, — сказала моя свекровь. — Я звоню вам по поводу развода. Естественно, Алан согласился сделать для вас все возможное. И я тоже, конечно. Вот только ваш адвокат… Он сбивает нас с толку. Вы что, больше не хотите разводиться?

— Конечно, хочу, — ответила я, оторопев. — А в чем собственно дело?

— Этот господин Дюпон-Кормей, адвокат господина А. Крама, согласен со всем, включая сумму денежного содержания, но он до сих пор не прислал необходимых бумаг. В конце концов, Жозе, вам нужны деньги или нет?! Впрочем, — быстро добавила она, — если нет — это тоже неплохо.

— Я абсолютно не в курсе дела, — сказала я. — Я все узнаю.

— Я рассчитываю на вас. А если у вас возникнут срочные дела с людьми менее flair play, чем мы, то мой вам совет: смените адвоката. Такое впечатление, что он считает неприличным то, что мы хотим как-то обеспечить вас. Но тысяча долларов в месяц не такие уж сумасшедшие деньги.

А я придерживалась противоположного мнения. Едва поблагодарив, я пообещала заняться этим делом и положила трубку. Я была заинтригована. Особенно меня удивляло то, что адвокат Юлиуса, который по всей логике должен быть тертым калачем, вел себя как баран с такой хитрой лисой как моя свекровь. А потом я забыла обо всем.

Таксист согласился посадить меня с собакой, и я поздравила себя. В метро и в автобус ход нам был заказан, и оставалось лишь такси. Если бы попался несговорчивый шофер и нас бы не посадили, пришлось бы идти пешком. Ничего страшного, но тем утром это бы обессилило меня вконец. Мне казалось, что на одном поводке я вела своего толстого и неуклюжего пса, а на другом — воспоминания о Луи, об этих двух днях. И эти воспоминания были похожи на огромного сторожевого пса, сильного и норовистого. Дюкре ждал меня, вернее, его секретарша перехватила меня по пути и препроводила в его кабинет главного редактора. Дюкре был человеком незаметным и спокойным, но в тот день у него был довольный вид. Он был даже возбужден, и это меня порадовало. Человек мягкий и застенчивый, он страстно любил свой журнал, которым руководил вот уже восемь лет и который все эти восемь лет доставлял ему немалые финансовые трудности.

— Дорогая Жозе, — сразу начал он. — У меня есть для вас замечательная новость. Если это, конечно, для вас новость. Дело вот в чем. Теперь мы собираемся издавать журнал не на тридцати двух страницах, как раньше, а на шестидесяти четырех. Конечно, он будет преобразован, расширится, улучшится… Короче, мы хотим попытаться сделать нечто иное, чем журнал для узкого круга ценителей.

— Это прекрасно, — ответила я совершенно искренне. Журнал мне нравился и своей серьезностью, и своей свободой. И еще, конечно, тем, что мало-помалу сотрудники редакции приняли меня в свою команду.

— Если все получится так, как мы того желаем, — продолжал Дюкре, — то у меня есть мысль предложить вам иную должность, связанную, естественно, с большей ответственностью. Я принял это решение, во-первых, потому что очень уважаю вас, а во-вторых, потому что именно благодаря вам стали возможны все эти изменения, о которых я давно мечтал.

— Я ничего не понимаю, — удивилась я.

Несколько секунд он смотрел на меня с недоверием, а потом улыбнулся и подтвердил:

— Но это правда. Вы должны быть вдвойне счастливы, потому что ваш друг Юлиус А. Крам предложил финансировать наш журнал.

Несколько мгновений я сидела не в силах понять, что произошло, затем резко вскочила, подбежала к Дюкре и поцеловала его в лоб, правда, тут же извинилась, но он уже смеялся вместе со мной. Он был очень доволен.

— Это слишком прекрасно, — сказала я. — Я так счастлива, за вас, за всех, за себя… Какая это будет радость для всех! Юлиус замечательный человек. Действительно, — добавила я с присущей мне беспечностью, — счастье никогда не приходит одно.

Он вопросительно посмотрел на меня, но я отмахнулась от каких-либо объяснений.

— Когда это стало известно? — спросила я.

— Сегодня утром. Естественно, я встретился с Юлиусом А. Крамом, — он сделал неопределенный жест, тоже избавляя себя от объяснений, которые крылись под этим «естественно». — Он позвонил мне утром и сказал, что считает для себя очень интересным и занятным сотрудничество с таким серьезным журналом, как наш. Он также спросил меня, хочу признать, очень деликатно, считаю ли я возможным более активное ваше участие в работе редакции. Если бы он вложил в этот вопрос хотя бы один нюанс обязательности, или, если бы я не знал, что вам нравится эта работа, я бы отказал, но, к счастью, это не так. Дорогая Жозе, я хочу поручить вам весь отдел скульптуры и живописи, вам и Максу. И я уверен, что эта работа захватит вас, не говоря о том, что и ваше материальное положение улучшится.

— Мне очень приятно слышать это, — ответила я.

И действительно, мне было очень приятно. Значит, «даймлер», который стоял под моими окнами не предвещал ничего плохого. Значит Юлиус начинал серьезно относиться ко мне как к журналисту, то есть — независимой женщине. И еще, это значило, что Дюкре, человек во всех отношениях бескомпромиссный, когда вопросы касались работы, был доволен мной. Теперь у меня не только ожило сердце, но и голова снова начала думать.

— Итак, возражений нет? — спросил Дюкре.

Я подняла брови.

— Какие могут быть возражения?

— Просто я хочу быть уверенным, — сказал он. — И еще… Я хотел сказать вам, что, если по какой-либо причине, которая меня не касается, вы вдруг решите отказаться от должности, это обстоятельство никак не повлияет на наши отношения.

Я совершенно не поняла, что он хотел сказать. Скорее всего, он принадлежал к той когорте несчастных простаков, которые считали, что мы с Юлиусом связаны интимными узами. К когорте глухих слепцов, которые не знали о существовании Луи.

— Никаких сложностей этого рода не существует, — сказала я с тем целомудренным видом, который дает сознание разделенного чувства. — Мне кажется, нам следовало бы выпить шампанского.

Десять минут спустя восемь интеллектуалов, в число которых я внесла и себя, две секретарши и собака заполонили ближайшее кафе и распили три бутылки шампанского за будущее великого журнала. Дюкре засыпали вопросами о таинственном вкладчике. В ответ он лишь улыбался и говорил о некоем друге, время от времени он бросал на меня вопросительные взгляды, но благодаря радости и выпитому шампанскому, они вскоре превратились в дружественные и теплые. Потом я позвонила Дидье, предложила ему бросить все дела и позавтракать со мной в Шарпантье.

— Нет, не может быть! Я так рад!

Мы сидели друг против друга, и я только что рассказала ему о своей любви к Луи, о его любви ко мне. Дидье был счастлив и одновременно изумлен.

— Луи хотел, чтобы мы вместе рассказали вам, — сказала я, — но мне показалось, что ждать целую неделю и молчать, никому ничего не говоря, — это слишком. В конце концов он разрешил мне все вам рассказать. — Когда я вспоминаю, — сказал Дидье, — когда я вспоминаю, как он разозлился на вас во время той первой встречи… А вы на него…