Нэнси Гэри - Несостоявшаяся свадьба

Ожил дверной звонок.

Пенелопа взглянула на себя в зеркало. Ей говорили, что она унаследовала генетическую красоту Праттов — каштановые волосы, пышные брови, темные выразительные глаза.

«Ты необыкновенная», — твердила дочке Аделаида, но Пенелопа с детства почему-то чувствовала, что мать кривит душой. Взрослеющая дочь выбивалась из нормы, принятой на пляжах и теннисных кортах Манчестера. Там господствовала мода на блондинок. Городок был заполнен подобными экземплярами с выпирающими вперед бюстами, и Пенелопа все время вспоминала разбушевавшихся свинок из «Скотного двора» Оруэлла.

Хоуп вырастала в совсем другой ауре — всеобщего восхищения. Она выделялась из общего стандарта, однако именно это, в отличие от сводной сестры, привлекало к ней внимание. В чем заключался подобный секрет, Пенелопе не дано было понять. Каких бы высот она ни достигла — и диплома с отличием, и удачной карьеры, — никто ее не боготворил, а успехи принимались как должное, со скудно отвешенной мерой похвал. Для отчима и для клана Лоуренсов старшая дочь Аделаиды всегда была прибившейся чужой овечкой, и ничто не могло повлиять на этот факт.

Изобразив на лице приветливую улыбку, Пенелопа открыла дверь.

Вторжение началось.

Вскоре ее гостиная заполнилась именно теми особами женского пола, каких она себе и представляла, рассылая приглашения по составленному матерью списку. Здесь присутствовало и старшее поколение — приятельницы Аделаиды и Билла, которые знали Хоуп с рождения, женщины с обесцвеченными химией жесткими волосами, с массивными золотыми ожерельями и браслетами на запястьях, в телесного цвета колготках, несмотря на летнюю жару. Губы у них были одинаково покрыты яркой помадой, а облачалось это поколение в блузки на пуговицах, открывающие морщинистые шеи.

Другую группу гостей составляли подружки Хоуп, выпускницы привилегированных частных школ, худые девицы в пестрых брючках или упакованные в обтягивающие юбки от «Лили Пулитцер». Свои шейки они украшали единственной ниточкой жемчуга, не выпячивая богатства родителей, зато к деталям будущего «великого» дня Хоуп проявляли жадное любопытство, вероятно, калькулируя в уме, во что это обойдется. Хоуп была первой из этой стайки, кто выходит замуж, и им надо было прикинуть, как можно организовать собственный путь к алтарю.

Дюжину бутылок шампанского опустошили, еду, к удивлению Пенелопы, смели с тарелок, и никто не произнес ни единого комплимента в адрес хозяйки. Ее старания и затраты на сервировку, цветы и салфетки с монограммами остались словно бы незамеченными. У Пенелопы даже возникло ощущение, что ее присутствие здесь неуместно. Никто не задал ей ни единого вопроса о ее работе. Никому не было интересно (а в газетах об этом писали), что ей поручили вести двухсотмиллионную сделку по строительству бостонской дамбы, подготовка к которой шла три года и обошлась Пенелопе в длинную череду ночей, проведенных на рабочем месте, что она даже купила на собственные деньги раскладушку и урывала короткие часы для сна, не покидая конторы. У нее было много о чем поведать и чем гордиться, но все это осталось невысказанным.

Настроение ее совсем упало, когда она подслушала, как Фиона отпустила замечание по поводу обстановки ее квартиры:

— Не слишком ли это современно? Мы к такому не привыкли у себя на Северном побережье.

За замечанием последовал легкий смешок, вернее, хмыканье. Другая женщина, которую Пенелопа не знала, окинула взглядом комнату и согласно кивнула.

Пенелопе страстно хотелось выступить в защиту своего выбора, утвердить свой вкус к вещам изысканным, экзотичным, но не бросающимся в глаза, собранным ею в групповых туристических поездках по Непалу и Патагонии. Только так, и за сравнительно небольшие деньги, одинокая женщина могла удовлетворить свое желание повидать мир, который простирается за пределами Северного побережья.

«Возможности обставить интерьер не ограничиваются китайским фарфором и английским антиквариатом», — хотелось ей заявить во всеуслышанье или даже закричать, но такой взрыв искреннего чувства явно вызвал бы недоумение. И она сомкнула уста и осталась сидеть, словно приклеенная к своему стулу.

— Пенелопа… — принялась нашептывать ей на ухо мать. — Твое поведение обращает на себя внимание. Во всяком случае — мое.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Если выпивки и еды достаточно, то почему кто-то может быть недоволен?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты выставила на стол лучшую клубнику, какую способен предоставить «Делука», что я вполне оценила, но ты источаешь враждебность ко всем нам с первой секунды, как мы вошли. Предполагалось, что это будет приятный вечер, но ты не производишь впечатление радушной хозяйки.

Пенелопа посмотрела в глаза матери. Как мать посмела упрекнуть ее? Закончив приготовления к празднику, Пенелопа исчерпала до конца свой лимит притворства и заработала право стать такой, какая она есть. Разве ее чувства не должны тоже учитываться? Она видела поджатые губы Аделаиды, суровое выражение на материнском лице, и злоба вскипала в ней на несправедливость, творимую на протяжении многих лет. Однако мать вряд ли догадалась о чувствах дочери.

— Теперь приведи свои нервы в порядок и присоединись к общему празднику.

Отдав приказ, Аделаида пересела на другой конец стола.

Будущая новобрачная, вся какая-то воздушная в свободных одеждах, безмятежно расположилась на диване, распаковывая подарки. Она вскрыла коробку от «Виктория Сикрет» и приложила белую кружевную комбинацию к груди.

— О! — Аделаида издала слишком громкое восклицание и тут же закрыла ладонью рот в притворном смущении.

Хоуп, покраснев, спрятала белье обратно в коробку.

— Джеку это понравится, — подала голос Пенелопа, зная, о чем говорит.

Уже почти два года минуло, как ей удалось переспать с Джеком, и до сих пор она лелеет память о тех летних ночах. Он и Хоуп временно разбежались по причине ее явной ветрености. Если честно признаться, то старшей сестре и в голову не приходило, что она сможет надолго занять место младшей сестренки. Тем не менее Джек купил ей в подарок именно такое фантастически соблазнительное белье — единственное в ее скромном гардеробе, — подобную комбинацию и кружевные трусики.

Долгие месяцы после расставания Пенелопа писала ему, упрашивая — нет, правильней, умоляя — продолжить их связь. Она просвещала его насчет возмутительного бесстыдства сестры, не стесняясь подробностей, поведала о ее непредсказуемом поведении и неврозах, подчеркивала, что она — полная ее противоположность. Даже после известия о его официальном предложении сочетаться браком с Хоуп она отправила ему несколько посланий с мольбой одуматься.