Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва

Она так на меня накинулась, что я почувствовала себя провинившейся школьницей в кабинете директора. Некоторое время я прислушивалась к тихим звукам, наполнявшим пространство вокруг, — монотонному тиканью часов, щебетанию птиц. Несмотря на открытое окно, в помещении стояла страшная духота.

— Хм-м, — вздохнула я.

— Хм-м? — повторила она с вопросительной интонацией. — Что «хм-м»? Вы согласны с моей интерпретацией или хотите сказать, что я ничего не понимаю и выжила из ума? Старайтесь выражаться яснее. Как я уже говорила, на психотерапии, которую можно рассматривать как репетицию реальной жизни, необходимо точно выражать свои чувства, а не прятаться за пустыми словами.

Такая прямота окончательно выбила почву у меня из-под ног. Я была готова послать ее подальше, или хлопнуть дверью, или разрыдаться, умоляя не мучить меня. Вместо этого я беспомощно промямлила:

— М-м, ну да, простите… Да, пожалуй, я согласна с вашим наблюдением.

О боже. Я поправилась, пока она не прицепилась к моим словам:

— То есть я согласна. Да, я согласна. Я согласна. Я не «пожалуй» согласна и не «в общем» согласна. И я не «возможно». Я просто согласна. Согласна.

Я уже забыла, о чем, собственно, идет речь.

— Вот так значительно лучше. — В голосе доктора Дж. угадывался тончайший намек на улыбку.

Осмелев, я решила откровенно высказать ей то, что думаю. Она сама часто меня к этому подталкивала. И мне хотелось бросить ей вызов.

— Простите, не хочу вас ни в чем обвинять, но вы замечали, что вы… э-э… и сами довольно часто произносите «хм-м»?

Да я самая настоящая бунтарка!

Помолчав пару секунд, она сказала:

— Меня разочаровывает, что вы начали свой вопрос — абсолютно разумный и правомерный — с извинения. Меня также разочаровывает тот факт, что вы со мной неискренни. По крайней мере, я надеюсь, что это неискренность. Неужели вам в самом деле не хочется обвинить меня в лицемерии?

Мой бедный мозг плавился от напряжения. Когда мне казалось, что я все поняла про психотерапию, усвоила все уроки, изучила все фирменные приемчики доктора Дж., она отправила меня в нокаут.

А терапевтша тем временем продолжала:

— Я проигнорирую первую часть вашего вопроса и отвечу на вторую. И кстати — хорошо, что вы его задали. Да, я полностью отдаю себе отчет в том, что в ходе нашей работы я часто говорю «хм-м». И надеюсь, мое следующее замечание поможет вам понять почему: вы мой пациент, а не наоборот. Если бы вместо того, чтобы анализировать свои собственные поступки, вы стали разбирать мое поведение, это была бы непростительная трата вашего времени и денег. Вам следует сосредоточиться на себе и на тех трудностях, о которых мы с вами говорили ранее.

Два раза «ох». Вместо того чтобы озадачить ее, я сама в который уже раз погрузилась в озадаченное молчание.

Наступила суббота. Было уже шесть вечера, а никто до сих пор не постучал в мою дверь и не предложил бросить все дела, чтобы прошвырнуться на летающей тарелке в глубины космоса или заняться чем-то столь же захватывающим. В конце концов я позвонила сестре и робко спросила, как там приглашение на прощальную вечеринку Дэвида — еще в силе?

Луиза, Скотт и Кэти зашли ко мне, чтобы по-быстрому выпить «для разогрева».

— Может, мне в знак уважения надеть ожерелье с подвеской в виде африканского континента? — спросила я.

Они в замешательстве переглянулись.

— А что это за ожерелье? — поинтересовалась Луиза.

— Вот. — Я показала им дешевенькие, но милые моему сердцу бусы из дерева и куска резины, вырезанного из старой покрышки.

— Это Африка? — удивился Скотт. — Похоже на засохшую жвачку.

— Ради бога, надевай, если хочешь. — Луиза нахмурилась.

Опрокинув по джин-тонику, мы отправились в бар под названием «Козел». Это отличное местечко в западной части Глазго. Выглядит стильно и полно очарования уютной старомодной пивнушки. Я надела свой любимый чернорозовый топик-безрукавку в горошек, джинсы и сабо. И разумеется, африканское ожерелье. Стоял замечательный летний вечер. Все столики в просторном дворе паба были заняты.

Дэвида я углядела еще издалека. Он направлялся к группе мужчин, держа в руках несколько бутылок пива. С расстояния он показался мне гораздо симпатичнее, чем на вечеринке у Луизы, хотя и тогда произвел весьма благоприятное впечатление. Просто в тот раз я думала о другом. Он действительно очень напоминал Роджера Федерера — глубоко посаженные темные глаза, буйная шевелюра. Он был в джинсах и простой белой рубашке, выглядел довольным жизнью и, что меня особенно привлекало, явно не испытывал потребности окружать себя свитой юных поклонниц.

— Привет! — Дэвид улыбнулся, быстро раздал приятелям пиво, откинул с лица непослушную прядь и поцеловал меня в щеку. — Рад снова тебя видеть.

А какой у него голос! Потрясающе сексуальный. Луизе и Кэти тоже досталось по братскому поцелую, а Скотту — крепкое рукопожатие и хлопок по спине. Дэвид познакомил нас со своими друзьями — Джо, Файзалом, Дэрилом, Кристофером и Мартином — и спросил, кто что будет пить.

Когда он посмотрел на меня с вопросительным: «Лорна?» — меня пробрала дрожь. Плохой знак. Я ведь должна быть равнодушна к мужчинам!

— Э-э… что я буду пить? Ну-у… «Миллер», пожалуй. Спасибо. Большое спасибо.

Гос-с-споди!

Когда он отошел, Луиза покосилась на меня с улыбкой. А Кэти, понизив голос (истинный подвиг с ее стороны), заявила:

— Он ошизительный.

Я уже практически впала в транс.

— А? Что?

— Говорю, он ошизительный. — Кэти, судя по всему, тоже была выбита из колеи.

— Ш-ш, — зашипела Луиза, умудряясь едва шевелить губами. — Идет.

— Ну что? — Он раздал всем напитки и ослепительно мне улыбнулся: — Беседовала еще с какими-нибудь коровами?

— Что?

В подобных ситуациях у меня на лице появляется слегка недоуменное выражение, которое, по словам Луизы, переводится так: «Привет, меня ненадолго выпустили погулять из дурдома».

— Фрэнсис Дон Бэг Третья? Кажется, так ее звали? Когда ты стажировалась в газете.

— Ах да… — Он запомнил имя моей коровы! — Э-э… нет.

— Нет?

— Нет, — повторила я без тени иронии. Это должно было усилить комический эффект, но мои слова прозвучали полным бредом. — Ты спрашивал, не беседовала ли я с коровами. Нет, не беседовала.

— Понятно. — Он отхлебнул пива.

Черт. Ну почему? Почему со мной всегда это происходит? Почему всякий раз, когда мне нравится мужчина — пусть даже самую капельку, — я начинаю строить из себя невесть что, впадаю в гробовую серьезность и совершенно утрачиваю способность шутить? Почему я не могу поступать, как велят элементарный здравый смысл и бесчисленное множество статей в дамских журналах, которые я читаю уже лет двадцать? Быть остроумной и обворожительной, мило щебетать, не слишком много говорить о себе, задавать собеседнику наводящие вопросы. Почему у меня есть только две модели поведения: или мычать как полная дебилка, или без устали нести всякую чушь? Почему? Ну почему?! И почему проклятая доктор Дж. меня не вылечила? Дура некомпетентная.