Мэри Брэддон - Аврора Флойд

— Это не ложь, — угрюмо проговорил Стив, — я сказал, что у меня есть письмо, оно точно у меня. Пустите меня и я покажу вам.

Моряк выпустил грязный галстук, за который он держал Стива Гэргрэвиза, но все еще держал его за воротник сюртука.

— Показать вам письмо? — спрашивал Стив.

— Да.

Гэргрэвиз пошарил в карманах и вынул грязную и скомканную бумажку. Это было коротенькое письмецо, которое Аврора написала Джэмсу Коньерсу, чтобы он встретился с нею в лесу. Убитый небрежно бросил эту записку, а Стивен Гэргрэвиз поднял ее.

Он не выпустил из рук этого драгоценного документа, а держал его перед капитаном Проддером.

Моряк устремил на письмо глаза с трепетом, с изумлением, с страхом; он не знал, как важна будет эта улика в суде. Конечно, эти слова были написаны широкой, почти не женской рукой; но эти слова сами по себе не значили ничего, пока не будет доказано, что их писала его племянница.

— Почему я могу знать, дочь ли моей Элизы написала это? — сказал он.

— Конечно, писала она, — отвечал Стив. — Но выпустите меня, — прибавил он с раболепной вежливостью, — я не знал, что вы ее дядя. Как я мог это знать? Я не желаю сделать вред мистрисс Меллиш, хотя она мне недруг. Я ничего не сказал на следствии, хотя мог бы сказать то же, что сказал сегодня. Но когда ко мне пристают насчет убитого и спрашивают то и другое, кажется, я имею право говорить свободно мои мысли?

— Я прямо отправлюсь к мистеру Меллишу и скажу ему, что ты наговорил, негодяй! — закричал капитан.

— Ступайте, — коварно прошептал Стив Гэргрэвиз. — Это будет для него новостью.

Мистер и мистрисс Меллиш воротились в дом, в котором были так счастливы; но нельзя было предполагать, чтобы приятный деревенский замок мог сделаться в одну минуту тем же самым домом, каким он был до прибытия Джэмса Коньерса и трагедии, окончившей так скоро его краткую службу в Меллишском Парке.

Нет, все муки, выстраданные Авророй, все беспокойства, претерпенные Джоном, оставили впечатление на том месте, в котором они страдали. Тонкое влияние воспоминаний тяжело нависло над домашним кровом. Мы рабы подобных воспоминаний и не можем бороться с их безмолвной силой.

Стало быть, нельзя было ожидать, чтобы Джон Меллиш и жена его, Аврора, могли иметь точно такие же чувства в хорошеньких комнатах йоркширского замка, какие они имели до первого крушения их счастья, Они были спасены от погибели и, по милости Провидения, сухи вышли на берег, обещавший им вперед спокойствие и счастье. Но воспоминание о буре еще не оставило их.

Берейтора еще не похоронили и мистеру Меллишу не весьма приятно было думать, что тело убитого еще лежало в дубовом гробу в северном коттедже.

— Я срою этот коттедж, Лолли, — сказал Джон, отходя от открытого окна, в которое виднелись готические трубы жилища покойного берейтора. — В те ворота никто не ездит, кроме конюхов; я уничтожу их и коттедж и из этого материала выстрою конюшни. А мы поедем на юг Франции, моя душечка, проедем Италию, если хочешь, и забудем об этом ужасном происшествии.

— Похороны будут завтра, Джон? — спросила Аврора.

— Завтра, душа моя! завтра — середа. Ведь в прошлый четверг ночью…

— Да, да, — перебила она, — знаю, знаю.

Она дрожала, вспомнив ужасное обстоятельство той ночи, на которую Джон намекал, вспомнив, как убитый стоял перед нею здоровый, сильный и дерзко шел наперекор ее ненависти. Вдали от Меллишского Парка она помнила только, что тяжесть ее жизни была с нее снята и что она была свободна. Но здесь — здесь, на месте этой ужасной истории — она вспомнила каким образом освободилась она, и это воспоминание тяготило ее еще ужаснее, чем ее прежняя тайна, ее единственная горесть.

Она никогда не знала и не видала в убитом ни одного хорошего качества, ни одной благородной мысли. Она знала его как лжеца, спекулятора, низкого плута, эгоиста, мота, расточительного до сумасбродства для себя, но скупого донельзя для других, — как вероломного, обжору и пьяницу. Вот что она нашла под красивым лицом, голубыми глазами и каштановыми кудрями.

Не называйте же ее жестокою, если горесть не имела доли в том ужасе, который она чувствовала, когда образ убитого являлся перед ней. Ей было немного более двадцати лет, и судьба как-то вела ее всегда на ошибочный путь, самый длинный и самый трудный к той цели, которую она желала достигнуть.

Если бы она, узнав о неверности своего первого мужа, прибегла к закону — она была так богата, что могла доставить себе всевозможную помощь — она, может быть, освободилась бы от ненавистной цепи, столь сумасбродно надетой на себя, и не позволила бы покойному мучить себя.

Но она предпочла идти по кривому пути, по которому я старалась следовать за нею. Я чувствую, что она имеет нужду в большом извинении. Но если бы она была безукоризненной, она не могла бы быть героинею этого рассказа, потому что, кажется, какой-то древний мудрец заметил, что совершенные женщины никогда не оставляют после себя никаких историй; жизнь их проходит так спокойно, что не оставляет никаких следов на песке времени; остаются только скрытые воспоминания в признательных сердцах тех, кто имел счастье знать таких женщин.

Присутствие мертвеца в Меллишском Парке давало себя чувствовать во всем доме, который когда-то был так весел. Волнение, возбужденное катастрофой, прошло и осталось только какое-то мрачное отупление — тягостное чувство, от которого избавиться было нельзя. Оно чувствовалось в людской так же, как и в роскошных комнатах Авроры, оно чувствовалось буфетчиком так же, как и господином. В Меллишском Парке никогда не случалось смертоубийства. Дом был старый и стоял спокойно в опасное время междоусобной войны. Там были тайные проходы, в которых благородные владельцы Меллишского Парка прятались от свирепых круглоголовых.

Стало быть, неудивительно, что слуги сидели долго за своим обедом и разговаривали таинственным шепотом о событиях прошлой недели. Они говорили не об одном убийстве, а также о побеге мистрисс Меллиш из дома ее мужа в день следствия. Напрасно Джон объявил, что жена его поехала в Лондон к своей кузине, мистрисс Бёльстрод. Такие дамы, как мистрисс Меллиш, не ездят без провожатых, без чемодана и даже дорожного мешка. Нет, владетельница Меллишского Парка убежала из своего дома под влиянием какого-то внезапного страха. Мистрисс Поуэлль намекнула на это. Дело было очевидно: мистер Меллиш сделал самое благоразумное, он поехал за женою и привез ее. Но отъезд Авроры был побегом — это было ясно для всех.

Горничная — ах! сколько прекрасных платьев подарила ей ее щедрая барыня! — рассказала, как Аврора пришла в свою комнату, бледная и расстроенная, оделась без ее помощи в день следствия. Эта девушка любила свою госпожу, потому что Аврора имела удивительную, почти опасную способность приобретать любовь окружающих ее, но было так приятно рассказать что-нибудь о таком интересном предмете.