Мэри Брэддон - Аврора Флойд

— Может быть, она отложит свои занятия, когда узнает, кто желает ее видеть, — отвечал капитан, сунув руку в свой широкий карман, — она заговорит другое, когда вы отнесете ей вот эту карточку.

Он подал ему карточку со своим именем и адресом: на ней также было написано, что он был владельцем судна «Нэнси Джэн».

Лакей взял документ между большим и указательным пальцами и рассмотрел его так подробно, как будто это был какой-нибудь памятник средних веков; новый свет засиял в уме его, когда он прочел о «Нэнси Джэн» и он взглянул на капитана первый раз с чем-то похожим на интерес.

— Вы сигары желаете продать? — спросил он.

— Сигары! — прибавил Сэмюэль Проддер, — вы принимаете меня за контрабандиста, что ли? Я родной дядя вашей барыни, то есть я… я знал ее мать, когда она была маленькой девочкой, — прибавил он с замешательством, вспомнив, как его профессия отдаляла его от мистрисс Меллиш и ее мужа. — Отнесите же ей мою карточку!

— У нас обедают гости, — сказал лакей холодно, — и я не знаю, воротились ли дамы в гостиную; но если вы родственник барыни — я пойду и посмотрю.

Лакей ушел, оставив бедного Сэмюэля кусающим ногти свои от досады, что он проболтался о своем родстве.

«Этот молодчик теперь будет смотреть на нее с презрением, когда он узнал, что она племянница старого шкипера, который возил товары по комиссии и не может держать язык за зубами», — думал он.

Лакей воротился, пока Сэмюэль Проддер упрекал себя за свое сумасбродство, и уведомил его, что мистрисс Меллиш нет дома.

— Кто же это играет на фортепьяно? — спросил Сэмюэль Проддер с скептической грубостью.

— Жена пастора, — отвечал презрительно лакей. — Бывшая гувернантка, верно; она играет слишком хорошо для настоящей леди. Барыня не играет — так, только иногда. Прощайте.

Он затворил стеклянную дверь без дальнейшей церемонии и не пустил Сэмюэля в дом к его племяннице.

«Как подумаешь, что я играл в мячик с ее матерью, — думал капитан, — а теперь ее слуга поднимает передо мною нос и запирает от меня дверь!»

Он, скорее, был огорчен, чем рассержен. Он не ожидал ничего лучшего. Только бы ему на минуту очутиться лицом к лицу с дочерью Элизы и он не боялся последствий.

— Я пройдусь по парку, — сказал он кучеру, который привез его из Донкэстера, — вечер такой прекрасный, приятно погулять под деревьями. Выезжайте на большую дорогу и подождите меня у рогатки.

Кучер кивнул головой, махнул бичом и погнал свою престарелую лошадь к воротам парка.

Капитан Сэмюэль Проддер шел медленно. Парк был для него неизвестной местностью; но когда он ехал мимо него, он с восторгом глядел на раскидистые дубы, на освещенную солнцем мураву. С изумлением моряка любовался он красотою этого покойного местечка и спрашивал себя: не приятно ли было бы для старого моряка кончить дни в такой однообразной лесистой тишине; вдали от шума бурь и кораблекрушений, от могущественных голосов страшной глубины, и, после обманутого ожидания, не видев Авроры, капитану было утешительно пройти по росистой траве по тому направлению, где с безошибочным топографическим инстинктом моряка он знал, что находится рогатка.

Может быть, он надеялся встретить свою племянницу в парке. Слуга сказал ему, что ее не было в доме. Она не могла отойти далеко, потому что у ней обедали гости; она не могла оставить их. Вероятно, она гуляла по парку с кем-нибудь из гостей.

Тени деревьев сделались темнее на траве, когда капитан Проддер приблизился к лесу; но время было летнее, когда между двадцатью четырьмя часами трудно было найти один положительно темный час; и хотя деревенские часы пробили половину десятого, когда моряк вошел в лес, он мог различить очерки двух фигур, подходивших к нему с другого конца длинной аркады, которая вела к рогатке.

Это были мужчина и женщина. Женщина в светлом платье, блиставшем в темноте, мужчина шел, опираясь на палку, и, очевидно, хромал.

«Не это ли моя племянница и один из ее гостей? — думал капитан, — может быть. Я отойду в сторону и дам им пройти».

Сэмюэль Проддер отошел под тень деревьев слева по той аллее, по которой приближались две фигуры, и терпеливо ждал, пока они подошли близко к нему, чтобы рассмотреть лицо женщины. Эта женщина была мистрисс Меллиш. Она шла по левую сторону мужчины и, следовательно, была ближе к капитану. Она не смотрела на своего спутника как бы от презрения к нему, хотя она говорила с ним в эту минуту. Ее лицо, гордое, бледное и презрительное, виднелось моряку при мерцающем сиянии новой луны. Низкая пунцовая линия за черными стволами отдаленной группы деревьев обозначала последний след солнца яркой полосой, походившей на кровь.

Капитан Проддер смотрел с любовью и изумлением на прелестное лицо, обращенное к нему. Он видел черные глаза с их мрачной глубиною, мрачной от гнева и презрения, и блеск бриллиантов, сиявших сквозь черное кружево на ее надменной голове. Он видел ее, и сердце его обдал холод при виде ее бледной красоты при таинственном лунном сиянии.

«Может быть, это привидение моей сестры, — думал он, подходящее ко мне в этом тихом месте, трудно поверить, чтобы это была плоть и кровь».

Может быть, он подошел бы и заговорил со своей племянницей, если бы его не удержали слова Авроры, когда она проходила мимо него — слова, мучительно сжавшие его сердце, потому что они выражали гнев, горечь, несогласие и несчастье.

— Да, я ненавижу вас, — говорила она звучным голосом, резко раздававшимся в лесу, — ненавижу вас! ненавижу! ненавижу!

Она повторяла жестокую фразу, как будто находила удовольствие произносить ее.

— Каких других слов ожидаете вы от меня? — сказала она с тихим насмешливым хохотом, в котором слышалось глубокое горе. — Разве вы заставили меня любить вас, или уважать, или только терпеть?

Голос ее возвышался с каждым быстрым вопросом, и кончился истерическими рыданиями, но не слезами.

— Я ненавижу вас! Я считаю вас первою причиною каждой горести, испытанной мною, каждой слезы, пролитой мною, каждого унижения, выдержанного мною, каждой бессонной ночи, каждого утомительного дня, каждого отчаянного часа, которые проводила я. Мало этого — я считаю вас первою причиною несчастья моего отца. Да, повторяю опять: я ненавижу вас, ваше присутствие отравляет мой дом, ваша ненавистная тень преследует меня во сне — нет, не во сне, потому что как могу я спать, зная, что вы близко.

Коньерс, очевидно, уставший ходить, прислонился к стволу дерева послушать конца этой вспышки, дерзко смотря на говорившую. Но гнев Авроры дошел до той степени, в которой всякое сознание внешних предметов исчезает в совершенном эгоизме гнева и ненависти. Аврора не видела надменно равнодушного выражения в его лице; ее глаза смотрели прямо в темную глубину, из которой капитан Проддер смотрел на единственную дочь своей сестры. Ее тревожные руки крутили бахрому косынки.