Деннис Робинс - Невеста рока. Книга вторая

И вновь Куинли переглянулись. Проницательный взгляд Гарри заметил, что Кэт стала вдруг очень расстроенной. В нем начала расти сильнейшая тревога, но тут вмешался молодой Том:

— Нам нельзя оставаться здесь, на этом жутком ветру, дорогой сэр Гарри. Мы все, кто знаком с вами, так рады вашему воскрешению из мертвых! Но боюсь, те сведения о Флер, что мы можем предоставить вам, никак не назовешь хорошими.

— Еще раз докажите мне, что она жива! — обратился Гарри к Кэтрин. Из ее глаз текли слезы.

— Да, жива, да, но…

— Когда вы в последний раз виделись с ней? — снова перебил ее встревоженный не на шутку отец.

— Полгода назад, — ответила Кэтрин. — Когда мы с Томом приезжали в Лондон. Большую часть года мы проводим в нашем загородном доме.

— Значит, Флер в Лондоне? Я могу увидеть ее сегодня вечером? Значит, она не в Кадлингтоне? — Гарри задавал вопросы один за другим.

— Давайте лучше зайдем в дом моей тетушки и поговорим там, сэр, — предложил Том, а тем временем дворецкий распахнул входные двери. Все трое вошли в ярко освещенный вестибюль.

Когда леди Куинли узнала о том, что произошло, она тут же предложила сэру Гарри свое гостеприимство, хотя до этого ни разу не виделась с ним, только неоднократно слышала о нем от матери Тома.

Спустя несколько минут Гарри сидел в просторной гостиной, медленно пил вино, грея руки у камина и погружаясь в ужасную правду — в той степени, в какой о ней были осведомлены Кэт и ее супруг.

В тот самый час, когда Гарри Роддни слушал молодых Куинли, Флер, бывшая некогда леди Сен-Шевиот, грациозной походкой перешла занесенную снегом улицу и постучала в дверь дома, который они с Певерилом делили с гостеприимными Тейлорами.

Ее впустила Раббина. Маленькая служанка из Уайтлифа выглядела совершенно такой же, как прежде, если не считать ее новенького накрахмаленного платья, фартука и маленького гофрированного чепца.

От мороза Флер раскраснелась. Она остановилась в прихожей, чтобы отдышаться. С ее запястья свисала на ленте шляпная коробка, а под мышкой другой руки она держала сверток. Здороваясь с Раббиной, Флер воскликнула:

— Бог ты мой, какой сегодня день! Снова пошел снег, а ветер просто невыносим! Дома ли хозяева?

— Нет, мадам, они ушли, — ответила Раббина, принимая сверток и коробку у молодой леди, которая быстро прошла в комнаты, с радостью отметив, как в них тепло. В эти февральские дни темнело очень рано, и Раббина поспешила зажечь свечи и поставить их на стол в столовой, где Флер развязала шляпную коробку.

— Теперь у меня есть все необходимое. А где мистер Марш?

— С час назад он рисовал, но сразу после того, как вы отправились за покупками, позвал меня и сказал, что ему недостаточно света, поэтому он не сможет закончить портрет.

— А потом? — спросила Флер, расправляя складки на своем сером кашемировом платье.

— Потом, мадам, мистер Уоррен… ну, тот джентльмен, что частенько здесь бывает… зашел за мистером Маршем. И они вдвоем куда-то в спешке ушли. Простите, мадам, но мне показалось, что мистер Марш был расстроен.

— Расстроен , Раб? Что ты хочешь этим сказать?

— Я слышала, как он сказал: «Боже, Уоррен, вы весьма озадачили меня и сильно обеспокоили». А еще мистер Уоррен говорил о каком-то знатном джентльмене, чьи агенты отказались поверить мистеру Уоррену на слово, что эта картина не для продажи. Но больше я ничего не расслышала, мадам. Надеюсь, я не поступила дурно, подслушивая?

— Все правильно, Раббина. Теперь можешь идти, — сказала Флер.

Она стояла в растерянности, размышляя о том, что только что услышала. Положив руку на каминную доску, Флер задумчиво смотрела на огонь. Пламя в камине и мягкий свет стоящих на обеденном столе трехсвечных канделябров противостояли мрачности февральского дня. Отражение Флер в зеркале, висящем над камином, говорило о небольших изменениях в ее величественной красоте, которую так обожал и изображал на холсте Певерил, находясь в башне Кадлингтона. Теперь, когда Флер вот-вот исполнится двадцать один год, к ней снова вернулась исключительная изысканная прозрачность кожи, а волосы вновь приобрели золотистый оттенок. С одной стороны ее локоны сдерживала заколка. Теперь Флер уже не была той запуганной девочкой, которую Певерил увидел в первый раз. Она обрела счастье здесь, в этом скромном славном доме, с Певерилом и его друзьями.

Она опять задумалась о том, что сообщила ей служанка. С чего это Певерил ушел в состоянии, отмеченном Раббиной как «расстройство»? Что мог сказать ему Уоррен?

Артур Уоррен был владельцем небольшой, но процветающей художественной галереи в Лудгейт-Хилл и крестным отцом Лука Тейлора. Увидев работы Певерила, мистер Уоррен потратил совсем немного времени, чтобы обнаружить в молодом человеке задатки гения. Особенно высоко мистер Уоррен оценил портреты, написанные Маршем за последние два года — портреты Флер и Алисы. Всякий раз, когда Уоррен являлся к Тейлорам, он склонял Певерила разрешить ему выставить какую-нибудь его работу и никак не мог понять, почему молодой человек упорно отказывается. Марш постоянно отговаривался, убеждая Уоррена, что живопись просто его хобби и он не собирается ни выставлять свои работы, ни продавать их. Но чем больше он писал, тем настойчивее Артур Уоррен спорил с ним, пытаясь переубедить молодого человека. Вдобавок к этому Певерил отказался и от работы в галерее, которую предложил ему мистер Уоррен. Однако с благодарностью принимал все его заказы, которые мог выполнять дома.

Впоследствии Лук объяснил крестному отцу, что не по своей вине Певерил вынужден на какое-то время затаиться. Также было важно, чтобы его имя не упоминалось ни в каких художественных кругах, чтобы никто не смог узнать его местожительство. Мистер Уоррен, который души не чаял в своем крестнике, принял это объяснение и торжественно заверил Лука, что ни при каких обстоятельствах не выдаст Певерила. Все шедевры, нуждавшиеся в реставрации, которой и занимался молодой художник, хорошо продавались. Появилось также множество заказов от разных клиентов, желавших иметь копии знаменитых картин. Певерил честно выполнял все эти заказы. Ему не очень нравилась подобная работа, но радовали большие деньги, которые он получал.

Оглядываясь назад, в прошлое, вспоминая прошедшие два года, Флер с глубочайшей нежностью думала о молодом человеке, которого она полюбила больше жизни. Ведь ради нее ему приходилось сохранять инкогнито и оставить на неопределенное время надежды на то, чтобы стать великим портретистом. Ради нее он крайне редко появлялся на людях, если не считать прогулок с ней и их друзьями или чашки кофе и кружки эля, выпитых им с Луком в какой-нибудь городской таверне.