Тони Парсонс - One for My Baby, или За мою любимую

— Он постоянно пытается меня ущипнуть, когда мы встречаемся в коридоре. А потом говорит: «Пойдем выпьем, крошка. Хочешь, я буду давать тебе дополнительные уроки? Я научу тебя, как нужно пользоваться языком. Ха-ха-ха!» — В отчаянии она трясет головой. — Но такие уроки от Ленни я не хочу. К тому же он даже не мой учитель. Мой учитель — вы.

— Скажите ему, что это вас не интересует.

— Он меня не слушает.

Ее глаза блестят от слез, и я по-дружески похлопываю девушку по руке:

— Ну ладно, я обязательно с ним поговорю. Хорошо?

Во время утреннего перерыва я отправляюсь на поиски Ленни и нахожу его в учительской. Он пьет кофе вместе с Хемишем, бодрым и крепким тридцатилетним красавчиком из Глазго. Слишком уж тот красив для того, чтобы быть гетеросексуальным.

— Значит, ты приехал в Лондон из-за того, что в родном городе голубым живется плохо? — интересуется Ленни.

— Можно сказать и так, — соглашается Хемиш. — Лондон — самый приемлемый для таких, как я, город, где можно вести спокойную, размеренную жизнь.

— А что это означает? Что у тебя здесь будет один постоянный партнер? Или, наоборот, ты будешь иметь возможность менять их каждый вечер, да так аккуратно, что никто не узнает?

— Ленни, можно тебя на пару слов? — спрашиваю я.

Я отвожу его в сторонку, и он тут же по-дружески обнимает меня за плечи. Ленни очень прилипчивый, обожающий всевозможные физические контакты человек. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что я ему нравлюсь из-за того, что в свое время тоже преподавал английский в Азии. Именно поэтому ему кажется, что у нас должно быть много общего.

— Что случилось, дружище?

— Дело очень деликатное, Ленни. Одна из моих учениц доверилась мне и рассказала кое-что про тебя. Я имею в виду Йуми.

— Эта японочка? Мисс «Тойота-1998»? Миниатюрная модель, но такие тоже кое-что умеют, поверь мне.

— Йуми, — повторяю я. — Ну, такая крашенная в белый цвет. Дело в том, Ленни, что, как она говорит, ты ее неправильно понял.

— Что именно я не понял?

— Как бы лучше выразиться… Одним словом, ты ей не интересен, Ленни. — (На потном лбу Ленни появляются морщины. Он хмурится.) — Бог его знает почему, но это именно так. Этих женщин не поймешь. В общем, у тебя с ней ничего не выйдет.

— Прости меня, дружище, — понимающе качает головой Ленни. — Извини, что так получилось. Я не знал, что крошка Йуми имеет такого заступника.

— Дело не в этом…

— Ничего страшного. В море полным-полно вкусных рыбешек. — Он хихикает и при этом пыхтит так, как это умеет делать только он. — Я могу забросить свой огроменный крючок и в другом месте. — Он хлопает меня по спине. — Нет проблем.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Да, Элфи, вот еще что…

— Слушаю тебя.

— Угости ее разок от моего имени.

Йуми в одиночестве сидит за столиком в углу зала «Эймон де Валера», обхватив пальцами стакан с минералкой.

— Больше он тебе досаждать не будет, — уверенно говорю я.

— Спасибо. Давайте я вас угощу?

— Не стоит, Йуми.

— Но мне самой этого хочется. — Она уходит к бару, где долго пересчитывает высыпанную на стойку мелочь.

Как правило, я во многом завидую своим ученикам. Но сейчас мне становится искренне жаль несчастную Йуми. Надо же! Проехать полмира для того, чтобы заняться усовершенствованием своего английского, — и вот вам пожалуйста! Какой-то жирный отвратительный Ленни-гуляка начинает приставать с предложением обучить вас «владению языком»! Йуми возвращается с кружкой «Гиннеса», которую несет осторожно и ставит передо мной.

— Он очень нехороший человек, — заявляет она. — Так говорят все девушки в школе Черчилля. Он хочет делать «чих-пых» почти со всеми. Его устраивает любая ученица с симпатичным лицом. Да ему даже и некрасивые нравятся. Лишь бы девушка была грудастая. — И она начинает сверлить меня взглядом.

Я смотрю в ее чуть влажные карие глаза и начинаю сознавать, насколько я одинок.

— Невероятно! — качаю я головой. — Какой еще учитель может себе позволить нечто подобное?!

Комната, которую снимает Йуми, расположена в самом дальнем конце темного извилистого коридора. Девушке приходится жить в полуразвалившемся доме, который за последние пятьдесят лет только и делали, что перестраивали, дробя его внутренности на все большее количество комнат. Мы осторожно пробираемся к месту назначения и по пути слышим самую разнообразную музыку, голоса соседей и веселый смех. Где-то хлопают двери, звонят телефоны. Все это сливается в дикую какофонию: слишком уж много звуков раздается одновременно в чересчур малом пространстве, ведь те, кто обитает здесь, живут полнокровной жизнью.

Мы снимаем обувь перед комнатой Йуми и проникаем внутрь. Особенно тут нечего рассматривать. Самое привлекательное — это огромное окно почти во всю стену, которое, правда, выходит на свалку битых автомобилей. Старый потертый ковер выглядит так, будто по нему ходили толпы студентов, скитающихся по всему свету и нигде надолго не задерживающихся. Обогревается пространство электрическим камином с двумя спиралями.

Йуми живет в настоящих трущобах. Правда, в комнате Йуми это ощущение немного притупляется благодаря стараниям девушки. Она украсила отклеивающиеся от стен обои фотографиями. Куда ни глянь — повсюду снимки смеющихся японок, задорно демонстрирующих поднятые вверх руки с выставленными одновременно указательными и средними пальцами. Одна круглолицая красавица со скромной улыбкой встречается чаще остальных.

— Моя младшая сестра, — кратко поясняет Йуми.

Меня глубоко трогает забота Йуми о своем жилище, а также ее попытки превратить эту холодную коробку, сдаваемую внаем, в некое подобие уютного домашнего гнездышка. Имея в своем распоряжении лишь теплые воспоминания о близких и стопку фотографий, эта девушка постаралась сделать все возможное, чтобы духовно согреть подобную дыру.

Йуми зажигает ароматическую свечу, включает радио, настроенное на станцию «Джаз-FM», и раскатывает матрас. Выясняется, что он занимает почти всю площадь пола.

Мы стоим с Йуми напротив друг друга, и я понимаю, что начинаю нервничать. Затем говорю:

— У меня ничего нет.

— Это неправда, — возражает она. — У тебя доброе сердце. Приятная улыбка. Ты умеешь шутить, и мне это нравится.

— Нет, я имел в виду совсем другое, — смущаюсь я. — У меня нет… презервативов.

— Ах, это… По-моему, у меня есть.

— И у меня не было женщины. Ну, то есть после жены, я хотел сказать.

Она дотрагивается до моего лица и мягко произносит:

— Все будет хорошо. Все будет хорошо, что бы ни произошло.

Именно это я и хочу услышать от нее. Я стараюсь не спешить. Мои движения неторопливы. И хотя Йуми очень сильно отличается от Роуз, все же с ней мне гораздо лучше, чем я мог бы предположить. Ее тело удивительно молодое и потрясающе гибкое, а сама она такая сладкая и нежная в любви. Она улыбается, глядя, как сильно я возбужден, но мне от этого почему-то хуже не становится. С Йуми я чувствую себя замечательно во всех отношениях.