Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— Папа Жосс, ты же не станешь меня попрекать моей тягой к знаниям, — вздохнула Шарлотта, разглядывая полки высокого застекленного шкафа из темного дерева. — Лучше посоветуй мне какой-нибудь захватывающий роман.

— Для этого тебе лучше дождаться Лору. Лично мне хватает газет и радио. Киона, сходи в кухню и скажи Мирей, что на завтрак я хочу омлет с салом и жареным луком.

Как только она вышла из гостиной, Жослин встал и подошел к Шарлотте. Он окинул ее испытующим взглядом. Девушка изобразила удивление:

— Со мной что-то не так?

— Твоя потребность в уединении начинает мне казаться несколько странной. Ты так изменилась за два месяца! Шарлотта, надеюсь, что ты серьезная девушка и не встречаешься с кем-то тайком. Это было бы прискорбно, и ты бы меня очень разочаровала.

Ценой невероятных усилий ей удалось сохранить невинный вид, хотя внутри все задрожало от тревоги.

— Папа Жосс, ты меня обижаешь! Я дорожу своей честью так же, как и все. И моей вины нет в том, что мне нравится быть в своем доме хозяйкой, ни перед кем не отчитываясь. В двадцать два года я еще не замужем. И в ожидании идеального мужчины наслаждаюсь своей свободой, но не нужно считать меня распутницей! До свидания!

С ожесточенным лицом и мрачным взглядом она вышла из гостиной, так и не выбрав книги. Жослин решил не догонять девушку. Он считал, что правильно поступил, решив ее предостеречь.

«Женщины такие чувствительные!» — подумал он, усаживаясь на место.

Шарлотта ворвалась в кухню к Мирей и Кионе с горящими щеками и поджатыми губами. Она молча надела свою меховую куртку и сапоги.

— Выпей хотя бы чаю, — предложила экономка.

— Нет, я возвращаюсь в «маленький рай», — надменно ответила та.

Киона не проронила ни слова, но проводила Шарлотту до двери кухонной подсобки. Высокомерный вид девушки тут же сменился выражением глубокого отчаяния.

— Мне кажется, папа Жосс что-то подозревает, — прошептала она на ухо девочке. — Господи, если кто-нибудь узнает правду, мне останется только умереть!

— Не говори так, прошу тебя! Возвращайся скорее, надвигается буря.

— И слава богу! По крайней мере, никто меня не побеспокоит. Киона, ты поможешь мне? Пообещай!

— Да, я обещаю.

Девочка подкрепила эти слова лучезарной улыбкой. Надев снегоходы, Шарлотта вышла из дома. Вскоре она уже шла по улице Сен-Жорж, где свирепствовал сильный ветер, бросая в лицо острые крупинки снега. «О! Защити меня, буря! — молилась она. — Моя холодная страна, не выдай меня! Я не могу потерять свою любовь, своего милого! Я и не знала, что можно любить так сильно, всей душой, всем своим существом!»

Ей приходилось идти, согнувшись почти пополам; лицо онемело от порывов ледяного ветра со снегом. Но она думала только о том благословенном мгновении, когда руки Людвига сомкнутся на ее талии, о том восхитительном моменте, когда они лягут в постель, обнаженные, сгорающие от желания.

«Я иду к тебе, мой ангел, моя любовь, — шептала она со слезами. — Никто не причинит тебе зла, никто нас не разлучит».

Девушка упала на колени на первой ступеньке своего крыльца. Ей не без труда удалось повернуть ключ в двери, нажать на ручку. Ее тут же окутала волна тепла. Из последних сил она задвинула засов.

— Моя красивая женушка, — тихо позвал Людвиг. — Наконец-то ты здесь!

Он подбрасывал в печку дрова, но в мгновение ока очутился рядом с ней, снял с нее шапку, шарф и куртку.

— Я так испугалась! — воскликнула она, бросаясь ему на шею. — Обними меня крепче, поцелуй меня.

— Что случилось? Неприятности?

— Нет, не знаю, но я представила, что ты ушел, что конная полиция ищет тебя, и чуть не сошла с ума. Людвиг, поклянись, что возьмешь меня с собой, если тебе придется бежать! Поклянись!

Он с тревогой взглянул на нее, тут же ощутив возбуждение. Она казалась ему восхитительной, но главное, он был в нее влюблен как никогда.

— Шарлотта, не проси меня об этом. Но я клянусь, что буду любить тебя до самой смерти.

Прижавшись к нему, она заплакала. Он гладил ее по шелковистым темным волосам.

— Теперь я так хорошо тебя знаю. Ты добрый, честный, нежный! И я не хочу, чтобы тебя наказали только за то, что ты родился в Германии, а в мире идет война! Ты виноват не больше меня, Людвиг, любимый мой!

Он убаюкивал ее, шепча слова утешения.

— Нет никакой опасности, шторы задернуты, ветер шумит, — твердил он. — Сегодня нам ничто не грозит. И мы вместе.

Шарлотта в слезах отыскала губами его губы, пьянея от нежного, страстного поцелуя. От безумного шквала ветра внезапно затрясся дом, труба на крыше зашаталась.

— Пойдем, нам будет лучше в кровати, — прошептала она. — Только мы с тобой в нашей комнате.

Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться им. Со своими большими серо-голубыми глазами и удивительно гармоничными чертами лица в окружении коротких светлых кудрей, Людвиг показался ей невероятно красивым. Они улыбнулись друг другу, готовые забыть обо всем на свете, отдавшись во власть удовольствия, в котором они совершенствовались с каждым днем.

Этот день, подобно многим другим, будет наполнен безумными объятиями и разговорами вполголоса под одеялом. Старушка зима оберегала их счастье.

Эрмина ступила на французскую землю с чувством огромного облегчения. Она только что покинула самолет, спустилась по железному трапу, и это было великим счастьем. Сейчас могло произойти что угодно, но она чувствовала, что сможет преодолеть все, только не еще один перелет.

Очень бледная, она окинула взглядом людей, собравшихся возле самолета. Элегантный мужчина помахал ей рукой. Октав Дюплесси был на месте. Он бросился к ней с букетом роз в руке.

— Моя дорогая! — нарочито громко воскликнул он. — Какая радость принимать такую артистку! Париж ждет вас! Что я говорю, он вас заждался!

Молодая певица играла заранее намеченную роль. Из своего отеля в Нью-Йорке она смогла связаться с Октавом, и тот дал ей последние указания по-прежнему в завуалированной форме.

— Я уже вижу день вашего прилета! — с пафосом говорил он. — Яркая звезда во всей своей красе: белокурая, красивая, как ангел, шикарная, как обычно!

Это несомненно означало, что Эрмина должна была выглядеть как настоящая знаменитость, по примеру таких кинозвезд, как Грета Гарбо, Рита Хейворт или покойная Кэрол Ломбард, скончавшаяся в прошлом году.

Она не чувствовала себя способной достичь их уровня, но сделала все, что смогла. На ней было небесно-голубое платье с глубоким вырезом под меховым манто из чернобурки. Ее вьющиеся от природы волосы ниспадали на плечи, переливаясь в лучах солнца. На молочно-белом лице выделялись большие голубые глаза с искусно нанесенным макияжем.