Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— У меня нет выбора, буду ходить к нему только ночью, — решила она.

Фонтанируя идеями, девушка вошла в кухню полчаса спустя. Экономка бросила на нее подозрительный взгляд.

— Если будешь лентяйничать, мадам потеряет терпение.

— Всего один раз поспала подольше! — возразила девушка, наливая себе чаю.

— Ты одна бездельничаешь! Дети на уроке математики, мадам уже начертила выкройку для туники Мельхиора, а я вылущила три фунта гороха.

— А папа Жосс что делает?

— Месье пошел навестить беднягу Жозефа.

С тех пор как их сосед овдовел и потерял двух сыновей на войне, она говорила о нем только с добавлением жалостливого эпитета. Это было либо «несчастный Жозеф», либо «бедняга Жозеф», или еще «месье Жозеф, обезумевший от горя». Отрезая себе кусок хлеба, который она намеревалась намазать вареньем, Шарлотта сочувственно кивнула:

— Попробуй-ка лучше английские бисквиты, которые мадам раздобыла в Шикутими. Целую коробку!

— Я уже съела три, Мирей. Они восхитительны!

Девушка невинно улыбнулась. Бисквиты были спрятаны в кармане ее юбки. Людвигу будет чем полакомиться.

В это время в сотне метров от них, под крышей дома Маруа, Жослин и Жозеф беседовали за рюмочкой хереса. Мужчин связывала крепкая дружба, которая обычно проявлялась вдали от женских глаз. Они радовались, что могут разговаривать спокойно, не опасаясь порицаний, если вдруг их слова выйдут за рамки приличия.

— Утром столько снегу навалило, — заметил бывший рабочий. — Еще одна зима… Как ее пережить?

— Вы совсем пали духом, — пожурил его Жослин. — Как ваша спина, нога? Я пришел вас проведать, узнав, что вы практически не можете двигаться.

— Ну, это слишком сильно сказано! Осенью было много дождей. Должно быть, у меня ревматизм. Но я очень рад, что вы вернулись. Вы так долго пробыли в Шикутими!

— У моей супруги свои капризы. Я не имею права голоса, ведь это она владеет состоянием, я-то беден!

— У вас хотя бы есть жена. К тому же богатая, да еще и красивая. Не сочтите за бестактность, но Лора — настоящая красавица, мой дорогой Жослин!

— Согласен с вами, — ответил польщенный собеседник. — Но скажите, Жо, что мешает вам снова жениться?

— Эх! Да кому нужен такой старый ворчун, как я, да еще с десятилетней дочкой? Однако я об этом подумываю, да-да, подумываю!

Жозеф замолчал, набил трубку табаком и раскурил ее. Он сидел, опустив голову, не решаясь приступить к волнующей его теме. Жослин, умиротворенно скрестив руки на животе, смотрел в окно, за которым шел сильный снег.

— Я кое-кого присмотрел, — отважился рабочий. — Но хотел бы услышать ваше мнение.

— Вот как! — засмеялся Жослин. — Вы все ходите вокруг да около, старина. Это дама из Роберваля, тоже вдова? Погодите, сейчас вспомню ее имя, она ваша ровесница…

— Не утруждайтесь напрасно, она живет здесь, в Валь-Жальбере! Я потерял сон из-за нее.

— Здесь?! Вы шутите! Я не знаю здесь незамужних женщин!

— Мадемуазель Андреа, — почти робко произнес Жозеф. — Только не смейтесь надо мной, ладно? Это серьезная, образованная особа, которая хорошо относится к Мари. Вчера они вместе поменяли у нас шторы. Я разрешил им порыться в бельевом шкафу моей Бетти.

— Андреа Дамасс! — удивился Жослин. — Господи, но она же младше вас на двадцать лет! И она отвратительна! Не хочу вас расстраивать, Жо, но, насколько я понял, она старая дева.

Жозеф не обиделся. Он выпил вторую рюмку хереса, а затем и третью. Язык его развязался.

— Жослин, мы одни, поговорим как мужчина с мужчиной. У Андреа Дамасс самая красивая грудь, какую я когда-либо видел! И задница умопомрачительная! Так что все зависит от того, что нам нравится в женщине. Ваша немного худовата, на мой вкус, Бетти тоже не отличалась пышными формами. А я при одной только мысли о том, что коснусь груди Андреа, теряю рассудок.

Чувствуя себя несколько неловко, но в то же время забавляясь ситуацией, Жослин ограничился недовольной гримасой. Разгоряченный хересом, он попытался представить учительницу обнаженной. Это ему не удалось, поскольку он ежедневно видел ее в блузке с высоким воротником и достаточно широкой юбке. То, что оставалось на виду — некрасивое лицо и толстые лодыжки, — его совершенно не вдохновляло.

— А что она? — поинтересовался он. — Думаете, она что-то к вам чувствует?

— Не знаю, — признался Жозеф. — Но как-то утром я ощутил ее волнение, когда помогал нести коробку с книгами на вашем крыльце. Мой локоть коснулся ее руки, и она покраснела. Это ведь что-то значит, правда?

— Это значит, что она закончит жизнь в монастыре, — пошутил Жослин. — Ни один мужчина не касался ее до вас. Разумеется, она разволновалась! Я циничен, дружище Жо, но это для вашего же блага. Не привязывайтесь к этой неприступной и властной женщине!

— Я хочу, чтобы она оказалась в моей постели, Жосс, — отрезал захмелевший рабочий. — А для этого мне нужно на ней жениться. И если она согласится, это будет достойная мать для моей дочери. Если бы вы могли представить меня в выгодном свете за ужином, сказать ей, что я честный и порядочный, умею зарабатывать на жизнь… Но как бы мимоходом, чтобы она не догадалась о моих чувствах.

— О ваших чувствах к ее округлостям, — прыснул со смеху его друг. — Хорошо, раз вы так этого хотите, я стану сводником.

Жозеф почесал бороду и заявил:

— Я женюсь на ней в апреле, если она согласится.

Жослин распрощался с ним, уверенный, что этой свадьбы никогда не будет. Тем не менее, сочувствуя одиночеству своего соседа, он не стал ему этого говорить.

Всю неделю шел снег, и безмятежный хоровод пушистых хлопьев умиротворяюще действовал на некоторых обитателей городка-призрака. Стоя у окна, Эрмина говорила себе, что этот мягкий снег без сильных морозов и бурь призван украсить пейзаж, знакомый ей до мельчайших деталей. Белые, блестящие сугробы скрыли развороченные крыши и сломанные изгороди, придав Валь-Жальберу почти его прежний облик. Не хватало лишь струек дыма, поднимающихся из труб, а также света ламп за оконными занавесками.

Мадлен сидела над шитьем, напевая медленную и монотонную индейскую песню. Рядом с ней орудовала иголкой Акали. Мукки, его сестры и Шарлотта отправились в Роберваль в грузовике Онезима Лапуэнта, всегда готового оказать услугу.

Эрмина судорожно скрестила пальцы. Она пыталась справиться с нервозностью и нетерпением. Сегодня был последний день, когда она еще могла надеяться на визит Овида. «Завтра, в воскресенье, он уезжает с матерью к одной из своих сестер в Сен-Станислас на все праздники. Я должна его увидеть, поговорить с ним. Я не хочу, чтобы дети почувствовали, как я волнуюсь за Тошана. От него давно нет известий, и только один Овид может меня успокоить».