Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек

Так что ты остаешься в участке и сидишь в одной камере с крупной чернокожей женщиной по имени Алексис Лав, которая днем и ночью занимается агрессивным вербальным сексом с женщиной из соседней камеры. Тебе предоставляют адвоката, который организовывает пресс-конференцию. Перед тобой море щелкающих камер и ярких огней. Ты рассказываешь ухмыляющимся репортерам о том, что состоишь в группе художников-активистов, студентов, которые исследуют пределы своего права на свободное выражение мыслей, данное первой поправкой к конституции. Твои родители вносят залог. По дороге домой ты покупаешь себе жареную курицу, а потом долго принимаешь горячий душ.

На следующий день раздается звонок, и тебе предлагают персональную выставку в ведущей галерее в Сохо. Выставка будет называться «Ниспровергательница». Она будет посвящена разрушению и реконструкции. Ты делаешь снимки всех работ ГОПНИКов, увеличиваешь их, ты фотографируешь все плакаты, которые вы переделали, и, прижав их камешками, раскладываешь по галерее в разных неудобных местах. Например, перед парадным входом, перед выходами и перед туалетами, так что публика вынуждена как-то на них реагировать.

Эффект разорвавшейся бомбы. Восторженно-безумные рецензии. У тебя проходит еще две выставки, ты даешь интервью для «Артньюс», и о тебе выходит статья в «Нью-Йорк таймс». Возможно, ты выплыла на волне интереса к искусству или дело в падкости горожан на всякую ерунду, но факт остается фактом: ты стремительно превращаешься в какую-то странную светскую фигуру — безнадежно прекрасную молодую художницу из Нью-Йорка. Ты посещаешь лучшие вечеринки, «правильные» рестораны и начинаешь встречаться с еще одним «талантливым» художником по имени Джек.

В конце концов вы с Джеком переезжаете в студию в Бруклине. Сначала все идиллически прекрасно и по-домашнему уютно: ты жаришь омлеты с базиликом, вы критикуете газеты, ездите в город на электричках, чтобы посещать выставки. Но вскоре он начинает пить немного больше, чем прежде, а потом намного больше, чем прежде. Потом Джек принимается нюхать мет. От этого он сходит с ума, и общаться с ним теперь можно, только если немного нюхать самой.

Деньги, получаемые от торговцев искусством, перекочевывают в карманы наркоторговцев. Теперь ты нюхаешь или колешь мет каждый день, от этого все становится прекрасным, милым и уютным. У Джека намечается выставка в Токио, и он приглашает тебя поехать с ним. В самолете вы под кайфом и настроены драчливо, в городе вы теряетесь и принимаетесь спорить друг с другом. И скоро становитесь известны как парочка испорченных орущих торчков, с которыми трудно ладить, которые постоянно ссорятся и разрушают все, что попадается им на пути.

Первый раз, когда он тебя ударил, было не больно. Ты тут же дала ему сдачи. Сильно. Может, тогда ты и вошла во вкус. Его глупое лицо и смачный звук удара. В следующий раз он дает тебе отпор, но, поскольку ты выше его, тебе не составляет труда совладать с ним (ты лупишь его что есть сил, он становится твоим новым творением — сплошным месивом из синяков, которое ты называешь «наладить общение не удалось»).

Вас обоих приглашают на какую-то дурацкую андеграундную вечеринку, ты красишь волосы в ядовито-зеленый цвет и рисуешь у себя на лице еще больше синяков, чем есть на самом деле. Ты выглядишь как гнилая груша. Вы нюхаете дорожку «спида», а потом еще дорожку кокаина и приходите на вечеринку с большим опозданием. Там все уже вмазались, поэтому с зелеными волосами и лицом в синяках никто из друзей тебя не узнает. Музыка какая-то глупая, сцена оформлена безнадежно старомодно, в духе 2001 года, и ты как раз собираешься уходить, когда какой-то парень у выхода начинает приставать к тебе. Он называет тебя позершей, неудачницей, не способной придумать ничего нового. Тебе уже не в новинку бить мужчин, поэтому ты хватаешь кусок арматуры, валяющийся у недостроенной цементной стены, и бьешь парня в висок.

Джек тянет тебя за плечо. «Пошли!» — говорит он, и лицо у него до того вытянувшееся и испуганное, что ты не сопротивляешься. Он сажает тебя в такси, и вы едете домой. «Какого черта ты натворила?» — спрашивает Джек. Ты пожимаешь плечами: «Парень трахал мне мозги, я ответила тем же. Просто у меня это лучше получилось».

На следующее утро это уже во всех новостях: «Мужчина убит на вечеринке… наркотики… убийца неизвестен…» Оказывается, ты убила художественного критика. Джек шутит, что, с его точки зрения, это вовсе не преступление. Только тебе не смешно. Джим Долинг, самый известный в Нью-Йорке художественный критик, мертв. Ты немедленно уходишь в подполье, но в этом нет необходимости. Тебя никто не разыскивает. Никто даже не помнит, что ты была на той вечеринке.

Проходят недели, сообщения об убитом критике по-прежнему часто попадаются на первых страницах. Проблема в том, что у этого парня было столько врагов, что полиция не представляет, с кого начать. Они допрашивают всех, кто был на вечеринке, но всех свидетелей не найти — нет ни официального списка гостей, ни официального хозяина вечеринки. Показания противоречат друг другу, всем есть что скрывать.

Совершив нечто по-настоящему ужасное, противное собственной природе, ты начинаешь терять самоуважение. Нет границ тому, до какой степени мы способны разочаровываться в самих себе. Было ли тебе предначертано убить его, или он был обречен быть убитым, или все это было несчастным случаем? Задаваясь подобными вопросами, ты часто бродишь по парку Грамерси. Впадаешь в депрессию, перестаешь рисовать и лепить.

Джек спит с какой-то безмозглой студенткой факультета искусств Нью-Йоркского университета. Ты не можешь протестовать. Он знает о тебе кое-что, что висит у тебя на шее, как камень. Ты его больше не бьешь, он вертит тобой, как ему заблагорассудится, ему достаточно пригрозить тебе тем, что он пойдет в полицию. Как будто ты стала иммигранткой в своем собственном мире — гражданином низшего класса, ничем не защищенным. Нужно ли тебе во всем признаться и взять на себя ответственность за происшедшее или не признаваться и остаться пребывать в неизвестности, надеясь, что никто ничего не узнает?

Если ты во всем признаешься, перейди к главе 118.

Если ты не признаешься, перейди к главе 261.

Ты идешь в полицию. Ведь именно так ты и должна поступить, верно? В таких ситуациях все советуют: иди в полицию, там помогут. Но какой в этом толк? Может, лучше набрать собственный «Комитет бдительности и справедливости»? Нет, правда, разве, чтобы поймать насильника, нужно что-то особенное?

В полиции спрашивают, что ты помнишь. Но помнить-то тебе как раз не хочется. Все как-то размыто. Ты можешь восстановить в памяти общие контуры, смутные очертания в — твои глаза не могут к ней приспособиться, и детали не вырисовываются. Ты пытаешься дать описание внешности того, кто напал на тебя на разделочном столе, но в твоей памяти пусто (лакунарная амнезия, частичная потеря памяти, неспособность вспомнить какое-либо одно определенное, часто — травмирующее событие). Вместо этого вспоминаются бесполезные подробности. Периметр комнаты. Форма лужиц крови от мяса. Звук металлической цепочки, постукивающей по лампочке. Твоя туфля в другом конце комнаты.