Айрин Хант - Счастливая встреча

Сознавая в душе, что ее тетя абсолютно права, Селина почувствовала необъяснимую душевную боль. Он ведь и сам признавал это. По крайней мере, в этом он был с ней честен.

Ванесса сделала большой глоток бренди и отставила в сторону стакан, вздрогнула и бросила на Селину обвиняющий взгляд, как будто та была виновата в ее несвоевременном употреблении алкоголя. Ее речь стала менее внятной: на нее подействовало выпитое.

— Этот дьявол красив, я согласна. Но, ради бога, Селина, если ты его хочешь, переспи с ним, выгони этот жар из себя, но не выходи за этого негодяя замуж! Думай головой, а не гормонами — его мать была интриганкой, хладнокровной и расчетливой, и он унаследовал это от нее в полной мере. — Она жадно втянула в себя воздух, как бы желая успокоиться, но ее голос по-прежнему звучал гневно, когда она добавила: — Мартин наконец сказал, сколько мы задолжали этому мерзавцу. Если бы я только была в курсе дел, то никогда не позволила бы этому случиться. А в данной ситуации он может и обязательно разорит всех нас. И ты хочешь в этом участвовать?!

Нет, только став его женой, она сможет предотвратить предсказываемое Ванессой разорение, но не могла же она ей сейчас в этом признаться. Ее тетя неохотно, но может согласиться на подобную жертву, а вот Мартин нет.

Селина задрожала. Она ни с кем не могла поделиться мрачными мыслями о своем будущем и хотя знала, что Ванесса не будет на седьмом небе от их свадебных планов, но не ожидала таких ядовитых упреков со стороны родной тетки. Селина не знала из-за чего — из-за грязного упоминания ее гормонов, несправедливого очернения Адама или еще от чего, — но она чувствовала, как в ней закипает гнев, и ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы спокойно пояснить:

— Я выйду замуж за Адама, независимо от того, благословишь ты меня или нет, так почему же не попытаться смириться, как это сумел сделать дядя? — Она гордо вскинула голову, глаза смотрели холодно. — И могу вас заверить, что он не сделает ничего, что бы причинило вам финансовый ущерб.

Эта уверенность была тем единственным, что Селина могла предложить, и она была очень горькой. И вдруг неожиданная обида и мрачная безнадежность, ставшие для нее невыносимыми, заставили ее с необычной для нее злостью бросить:

— Кстати, раз уж мы обсуждаем вопрос о людях, разоряющих других, когда Доминик собирается выйти из своего подполья и начать работать? Или Адам его выгнал? — И тут же пожалела о сказанном, увидев, как краска стала заливать тетино лицо.

И все же она проглотила чуть не сорвавшиеся с языка извинения, вспомнив, сколько раз Ванесса вставала на сторону Доминика, сколько раз она принималась втолковывать ей, что, хотя Селину и приняли в их дом, она никогда не станет полноправным членом семьи, а сама Ванесса просто терпит ее как бедную родственницу, которой некуда деться.

Так и не извинившись, Селина, резко развернувшись, вышла из комнаты. Все утро она играла с Мартином в шахматы, которые подарила ему на день рождения, и без конца проигрывала, потому что не могла сосредоточиться. Во время легкого ленча, приготовленного Мэг, Ванесса держалась с холодной вежливостью, и Селина решилась: тщательно собрала свои вещи и уехала — а теперь вот ее одежда валялась на мокрых булыжниках…

Убедившись, что дверь заперта, она вытащила из сумочки ключ, который ей дал Адам, повернула его в замке и, когда тащила свой чемодан вверх по лестнице, услышала резкий голос Адама:

— Где ты была, черт возьми?

— Как ты думаешь? — огрызнулась она, обиженная его тоном, а ее плохое настроение превратилось в ярость. — Что ты пытаешься обращаться со мной, будто я уже твоя собственность!

— Я не пытаюсь, — ответил он, сжав губы и глядя на нее с упреком. — Ты и есть моя собственность, и знаешь это.

Это было невыносимо: вдруг после спокойствия последних десяти дней она почувствовала, что больше не в состоянии с достоинством выносить это; ее губы побелели от гнева, и она закричала на него:

— Я — не твоя собственность, и никогда ею не буду! Слышишь, никогда! — У нее было две секунды, чтобы пожалеть, что она не сдержалась, нарушила данное себе обещание вести себя с ним с холодной учтивостью; он подскочил к ней, выхватил у нее чемодан и одним резким движением забросил его на верхнюю площадку лестницы.

А потом грубо втащил ее наверх и посадил рядом с чемоданом, который, как ни странно, оказался целым. И прежде чем она отдышалась и потребовала объяснений, он заговорил резким голосом:

— Я целый день схожу с ума, гадая, где ты. Да, черт побери, ты могла попасть под автобус!

— Была бы счастлива, — бросила ему она, лотом закрыла глаза, возмущенная собственной грубостью, о которой не подозревала. Он извлекал из нее такие эмоции, о которых она и не подозревала. И при этом он выглядел так, будто и вправду волновался о ней, поэтому она зашептала: — Извини. Тебя не было, когда я уходила, но я должна была написать записку. Я поехала взять наконец машину и кое-что из одежды. Ты мог бы догадаться. Или позвонить Мартину и проверить, если действительно беспокоился обо мне.

— И позволить им увидеть трещину в нашем красивом фасаде? — язвительно спросил он. — У влюбленной парочки что-то не так: один уже не знает, где находится другой?

Было видно, что он не успокоился, но она, не совсем понимая, почему это должно ее волновать, попросила:

— Давай не ссориться. — Ей не нравился циничный блеск в его глазах, но она упрямо продолжала: — У меня был такой неудачный день, что хотелось бы его поскорее забыть. Мало того, что меня завела Ванесса, так еще и мой чемодан некстати раскрылся и все вещи теперь в грязи.

Она не стала говорить, как в течение последних десяти дней она становилась все более взвинченной: жить с ним в одном доме и терпеть его безразличное отношение к ней, как к чужой, без всякого интереса, было для нее подобно медленной пытке. Она не понимала, почему так должно быть.

Сверкнув глазами, а потом чуть сощурив их, он поддразнил ее:

— Да уж, денек! Разбери, что надо постирать, и мы бросим это в стиральную машину. А я приготовлю что-нибудь поесть. Если только ты не захочешь куда-нибудь пойти?

Выходить опять в эту темноту и морось не привлекало ее. Она покачала головой.

— Я лучше побуду дома. Только пусть это не останавливает тебя…

— Не остановит, я тебе обещаю. — В ласкающем тоне его голоса слышалась насмешка, когда он поднял ее чемодан, отнес его в спальню и положил на кровать. Она шла за ним следом, устало переставляя ноги.

Она не доверяла его шуткам. Она вообще не доверяла ему. И точка.

Но она не доверяла и себе, когда, находясь с ним в спальне, видела его особенную, хитрую улыбку, когда облегающий его оливкового цвета джемпер так и соблазнял ее дотронуться до великолепного торса. Нет, она совершенно не доверяла своим безумным, иррациональным инстинктам. Поэтому она осталась неподвижно стоять у двери с деревянным лицом, и вдруг он широко улыбнулся ей с тем обаянием, которое способно растопить любой лед, направился к ней, он прошел мимо, задержавшись только для того, чтобы провести указательным пальцем по ее изящному носику и пробормотать: